– Что еще за лихомань? – насторожился я, внимательно оглядывая долговязую седобородую фигуру чародея, укутанную в черный с багряным подбоем плащ. Мне уже доводилось видеть его в Новгороде на площади перед схваткой с медведем. Похоже, и он запомнил меня.

– Вестфольдинг? – произнес маг тоном скорее утвердительным, чем вопросительным. Я кивнул, и он, словно ставя для себя крест на этой теме, продолжил: – Лихомань Болотная взору людскому невидима, твари живой неведома. Ни на княжьем пиру, ни в девичьей никто не похвалится, что Лихомань Болотную слыхивал да живым ушел. Крадется ее шепот ночью тихою от воды стоячей, от трясины глубокой. Ехидной[13] злой в уши влезает, сердце холодит и глаз морочит. Кого уж она схватит, никогда домой не вернется: потонуть ему в воде стылой, помереть под замшелою корягой.

От этих слов, произнесенных нараспев, у меня пополз мороз по коже, да и взбудораженный произошедшим Лис притих, слушая речь старца. Окружившие нас ратники и вовсе отступили назад, опасаясь быть свидетелями ведовских таинств.

Закончив негромкую речь, маг поднял руки вверх, воздел очи к звездному небу и что-то быстро запричитал, очевидно, прося у Создателя силы для свершения задуманного. Причитания все ускорялись и ускорялись. Вдруг седобородый старец сорвался с места и начал крутиться волчком, едва не взлетая, поднятый ветром от собственного развевающегося плаща. Вращение прекратилось так же внезапно, как и началось. Ведун остановился. На лице его было то же каменное выражение, с каким созерцал он нас на новгородской площади. Колдун молча поднял свои сухие пальцы, и мы увидели, как между ними проскочила маленькая золотисто-голубоватая молния. Затем он вновь развел руки и соединил их на голове одного из стражников. Раздался треск, тело бедолаги дернулось, и глаза, до того пустые, как пересохшие колодцы, подернулись туманной пеленой.

– Электрошок, – ошеломленно констатировал Лис.

Маг остановился, прислушиваясь.

– Нет, не поможет ему слово царьгородское, – покачал он головой немного погодя. – Не спасут его теперь заклинания. Не быть ему отныне человеком средь людей. Но на душе его покой немятежный. Вот все, чем я ему помочь могу. А вы, – произнес он, повторив свою операцию со вторым нашим товарищем, – велите стражам колотить копьями о щиты, гусельникам да песельникам велите не смыкать глаз до рассвета, а все бряцать по струнам да песни петь. Только в тишине шепот лихоманный слышен. Прощайте, добры молодцы, – тяжело вздохнув, молвил кудесник. – Да не коснутся вас навьи чары. А я по войску разнесу весть недобрую.

Мы собрались было что-то сказать, но лишь сомкнулись уста чародея, как в тот же миг он исчез, и только огромный бровастый филин, захлопав крыльями, ухнул в ночи, проносясь над нами.

Через пару дней и практически бессонных ночей примчавшийся на взмыленной лошади вестовой потребовал Лиса Венедина немедля прибыть к Володимиру Ильичу.

– Ну вот и сыскался пропащий князь, – усмехнулся Лис, натягивая поверх зеленого лесного блио[14] проклепанную стальными пластинами кожаную куртку-бригандину.

– Ладно, не хорохорься, – перебил я его. – На этот раз ты не в гости едешь.

– Ну, это завтра выяснится. – Лис вскочил в седло.

То, что мой верный товарищ не сопровождал отъезд своими вечными прибаутками, могло означать лишь одно: он и сам изрядно волновался.

Вестей от него не было несколько часов. Потом внезапно, слово гром среди ясного неба, заработала связь.

– Капитан, внимание! – Голос Лиса был напряжен, от привычной насмешливости не осталось и следа. Судя по картинке, он стоял на берегу лесной речушки, вернее, у брода через нее.