Человек в синей чалме все еще стоял на палубе, вцепившись в борт, и смотрел на ускользающую добычу. Его глаз нельзя было разглядеть, но Эдгар был уверен, что они полны не страха, а ярости.

– Надо бы было достать его оттуда! – произнес Фридрих. – Иначе мы так и не поймем, кто и почему охотится за нами. За мной… А это и в самом деле может иметь отношение к исчезновению Ричарда. Но ведь ублюдок не дастся живым, даже рискни мы приблизиться к галере.

– Будь ты проклят, Тельрамунд! – завопил вдруг ассасин. – Тот, кто изменил обетам, не получит прощения ни у нашего, ни у своего Бога!

– Я никаких обетов не давал! – крикнул Фридрих.

Ответом был взмах руки, которую человек в чалме до сих пор держал опущенной.

– Осторожно – арбалет! – воскликнул Эдгар.

Когг был всего в полутора десятках туаз от галеры, и пущенная с такого расстояния стрела наверняка достигла бы цели, а у Тельрамунда не было щита и уже не хватало времени, чтобы отпрянуть за выступ кормовой надстройки.

Но тетива прозвенела возле самого уха немецкого рыцаря, – и раньше, чем ассасин успел выстрелить, стрела пробила его горло. Он широко разинул рот, выронил свой арбалет и рухнул с высоко задравшегося носа галеры головою вниз.

– Вот тебе, дурак! – звонко воскликнул рядом с Фридрихом почти детский голос. – У-у-у, как ты меня напугал! А у Луизы, кажется, со страху молоко пропало.

– Мария! – ахнул Эдгар. – Почему же ты меня не слушаешься?

– Так ведь вроде бы уже все кончилось? – она жалобно заморгала пушистыми ресницами. – А там, в каюте, ничего не видно и та-ак страшно…

– Кажется, вы спасли мне жизнь, маленький Ксавье! – задумчиво проговорил Фридрих.

Она нахмурилась:

– А не надо было! За что вы ударили моего мужа?

– А, правда, за что? – Эдгар посмотрел на барона, едва удерживая улыбку.

И невозмутимый Фридрих вдруг до самых ушей залился алой краской:

– Простите, мессир! Но вас никто не просил мне мешать, равно, как и вспоминать всякую ерунду из моей прошлой жизни. Кстати, откуда вы это взяли?

– Потом расскажу, – отмахнулся молодой рыцарь. – А пока что, думаю, нам не мешает вдвоем обнять нашего Вилли. Я и представить себе не мог, что он может такое выдумать!

– О, только не обнимать меня втвоем! – завопил храбрый кормчий, прячась за руль. – Ви два, если обнять, то ломать мой бедний кости! Или ломать борт, и ми все падайт в воду. А там сейчас будет много-много акуль. Потому что акуль ошень любит кушайт морской разбойники…

Пока он говорил, когг миновал, наконец, опасный проход между скалами, и черный силуэт разбитой галеры почти скрылся из глаз.

Летом Лондон делался тесным и шумным. Частые в это время года ярмарки порождали непрерывный поток ползущих по главным улицам повозок, малейший ветерок разносил вокруг целые облака пыли, загоняя их в окна домов, а прохожих заставляя кашлять и зажимать носы. Там же, где улицы были мощеные, подкованные копыта лошадей, ослов и волов27 нередко выворачивали из земли камни, ломали деревянные настилы, и в дождливую погоду в выбоинах собиралась, а после застаивалась вода.

Королева Элеонора, никогда не любившая Лондона, последние год с небольшим жила в нем лишь по необходимости: волею своего сына короля Ричарда королева-мать в его отсутствие была оставлена править Англией, а значит – должна была хотя бы какое-то время находиться в столице. Но даже если бы ей здесь нравилось, обстоятельства все равно вынуждали ее то и дело уезжать, посещая разные графства28 страны: едва Ричард Львиное Сердце отправился в Крестовый поход, его младший брат граф Иоанн начал поднимать смуту, пытаясь восстановить Англию против ее государя. Когда же стало известно об исчезновении короля, малоумный граф и вовсе взбесился – он бросился уверять свое окружение и всех вассалов, подданных Ричарда, что того уж точно нет в живых, что нельзя оставлять страну без твердой власти, что нужен новый монарх.