Пройдя посвящение и став мужами, мальчики переселялись в Дом Воинов до тех пор, пока не выбирали себе жен… Семьи с детьми жили в отдельных хижинах, вольготно разбросанных на просторной луговине за храмом, от озера и до самого леса. Между селением и храмом находилась просторная утоптанная площадь, на которой происходили все торжества и праздники. Ее огораживала череда очагов…

Единственное, чего здесь не было, так это узилища, места для содержания пленников. И потому воины привязали злобную Нине-пухуця к толстой иве, выросшей на берегу возле причалов. Руки завели за спину, затянув веревкой округ толстого ствола, а потом прикрепили еще и за плечи, чтобы не упала. Повязку на глазах оставили – чтобы взглядом никого не поймала, воле своей не подчинила, разум не затуманила, не запутала, не заморочила.

– Сожгут? – опять с испуганной надеждой спросила Тертятко-нэ, крепко вцепившись двумя руками подруге в локоть.

– Нет, – покачала головой Митаюки-нэ. – Кабы по-быстрому хотели убить, сюда бы не тянули. Прилюдно карать станут. Дабы все ведали, что нет больше злой ведьмы. Что поймана и истреблена.

Старуха вскинулась, вытянула шею, повела носом, прокаркала гнусным голосом:

– Беду чую! Кровь, смерть, боль в селение сие крадутся. Смерть, смерть! Умрете все, рассыплются косточки белые середь травы зеленой! Развернулись крылья черные над народами сир-тя! Погаснет солнце предков, растают идолы, снег и холод придут на земли цветущие, мрак и пустота. Умрете, все умрете! Недостойно жить тем, кто в сытости и неге прозябает! Кто не ищет себе доблести и подвига, кто не рвется к власти и силе! Смерть написана на роду вашем, сир-тя, и рожденные сегодня не увидят уже глаз детей своих! Вы не искали славы и подвига, так подвиг и слава сами придут к вам, жалкие несчастные лентяи! Но это будет не ваша слава! Это будет ваша смерть!

Вышедший из святилища седовласый Хасуюимдей, в новой набедренной повязке, с лентой из защитных амулетов на лбу, надетых поверх костяной личины в виде человеческого черепа, и с большим золотым шаманским кругом на груди быстрым шагом направился к берегу, зачерпнул ведро воды и с ходу выплеснул на ведьму.

– Охолонись, Нине-пухуця! Хватит с нас твоих проклятий.

Старуха захлебнулась на полуслове, задергалась. Верховный шаман бросил ведро ей под ноги и под общий смех ушел обратно в святилище. Вода потекла по женщине, оставляя на теле темные грязные потеки.

– Глупцы! – немного придя в себя, снова принялась вещать пленница. – Вострите копья, готовьте палицы, учитесь драться. К тем, кто не захотел выйти беде навстречу, беда сама войдет в двери. И прольется кровь! И провалятся души невинных в темный мир мертвых!

Молодые воины, переглянувшись, подхватили ведро, зачерпнули воды и окатили черную колдунью снова, а потом еще раз. Нине-пухуця, задыхаясь, замолчала, лишь вздрагивая под холодными струями.

Митаюки-нэ не выдержала, шагнула вперед, вскинула руку:

– Как вы смеете глумиться над высокородной женщиной, жалкие червяки?!

– Это же злая колдунья, Митаюки! – улыбаясь, чуть отступили воины. По их мускулистым телам, радужно поблескивая, стекали капли, мышцы играли под смуглой кожей. Руки крепко сжимали тяжелые копья. Но юная ведьма хорошо ощущала в их душах потаенную опаску. Юноши подозревали, что девушка способна завладеть их волей, подчинить и, например, вынудить самих прыгнуть в озеро.

– Пусть злая. Но сильная и высокородная! – осадила их Митаюки-нэ, вошла в воду, сорвала пучок гибких водорослей, после чего старательно отерла ими влажное тело Нине-пухуця, омывая его от грязи.