Один лишь Никко заметил возвращение Шефа и Карли в лагерь, наградив обоих сердитым взглядом.

– Мы будем в Хедебю завтра, – сказал он, – там наконец прекратятся твои гулянки. Я сказал, твои гулянки пора прекратить! – сорвался он на визг, так как Шеф его проигнорировал. – В Хедебю у тебя появится хозяин, он не даст валять дурака и прикидываться воином. Ты будешь вкалывать от зари до зари, об этом позаботится кожаный кнут. Ты его пробовал, я видел твою спину. Никакой ты не воин, а просто беглый!

Карли пнул комок грязи, едва не угодив в котелок Никко, и крик перешел в злобное бормотание.

– Это у нас последняя ночь, – негромко сказал Карли. – Есть идея. Завтра пойдем по хорошей дороге, по сухой земле, где живут датчане. Ты-то сможешь с ними разговаривать, а я плохо знаю язык. Но в полумиле отсюда есть деревня, там девки говорят по-нашему, по-болотному, как я и ты, – твой говор больше похож на фризский, но они тебя поймут. Так почему бы нам не наведаться туда и не узнать, вдруг там кому-нибудь надоели их утконогие парни?

Шеф взглянул на Карли со смесью раздражения и симпатии. За неделю, проведенную в приморской деревне, он понял, что Карли жизнерадостный, открытый и легкомысленный – женщины таких обожают. Их привлекают юмор и беззаботность. Похоже, он побегал за каждой юбкой в своей деревне, и, скорее всего, успешно. Некоторые мужья и отцы знали, да помалкивали, не давали Карли повод пустить в ход кулаки. Всеобщим одобрением было встречено решение послать Карли на ярмарку вместе с Никко и другими, независимо от того, пойдет с ними Шеф или нет.

Последняя ночь, которую Карли провел под родительским кровом, то и дело прерывалась царапаньем в ставни и молчаливым уходом в кусты за хижиной.

К этим женщинам Шеф не имел никакого отношения, и у него не было оснований ревновать… Однако Карли пробудил тревогу в его душе. В юности, работая в кузнице на фенах Эмнета и разнося по соседним деревням заказы, Шеф несколько раз имел дело с девушками – дочерьми керлов и даже рабов. Не с юными леди, чье девичество было предметом семейной гордости и тщательно охранялось, а с теми, кто всегда готов открыть невинному юнцу глаза на жизнь. Впрочем, Шеф никогда не пользовался у женcкого пола таким успехом, как Карли. Возможно, девушек пугала его серьезность и одержимость; они догадывались, что все его помыслы о будущем; но он, по крайней мере, не чувствовал себя обделенным или неполноценным.

Потом был набег викингов на Эмнет, его приемного отца искалечили, схватили Годиву. То утро в убогой лесной лачуге, когда он стал для Годивы первым мужчиной и решил, что достиг предела мечтаний. С тех пор у Шефа не было близости с женщиной, даже с Годивой, хоть он и вернул ее себе; не было даже после того, как на него надели золотой королевский венец. Напрасно половина шлюх в Англии ждала его знака. Шеф иногда задумывался, не подействовала ли на рассудок Иварова угроза кастрировать его. Он знал, что остается полноценным мужчиной, но ведь таковым, по словам Хунда, был и сам Ивар, и все-таки его прозвали Бескостным. Неужели Шеф заразился бессилием от человека, которого убил? Или его сводный брат, муж Годивы, проклял его перед тем, как был повешен?

Что-то не так с рассудком, а не с телом, Шеф понимал это. Причина кроется в отношении к женщине, которую он любил как свое искушение и как свою невесту. Эта женщина отказала ему и решила выйти за Альфреда, самого верного мужчину из всех, кого встречал Шеф. Как бы то ни было, лекарства он не знал. Пойти с Карли – значит подвергнуться унижению. Завтра будет невольничий рынок, а еще через день его обработают холостильщики.