В автобусе быстро стало жарко, Айна расстегнула шубку.

– У твоего Бориса совсем маленький ребеночек? – спросила Айна.

– Несколько месяцев, по-моему, три, – ответил Давид, – а что?

– Я не знала, что принести, я сделала вчера подгузники, они всегда нужны.

– Я даже не знаю, что такое подгузник, – сказал Давид.

– Малыш же ходит под себя, надо специально его заворачивать, чтоб не мерз и не было мокро. Ты же не можешь проверять каждую минуту, сухой ли он.

– Я как-то не думал об этом. Это первый младенец, которого я близко видел.

– А я нянчу своего маленького с рождения, – Айна улыбнулась. – И подгузники меняла, и обмывала, и на горшок учила ходить.

– Ты хорошая хозяйка.

– Бабушка считает, что я должна пойти в школу домоправительниц. Но я не хочу. – Она помолчала, потом спросила, как спрашивают маленьких детей: – А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Когда вырасту? – засмеялся Давид.

Айна посмотрела на него серьезно:

– Ты же учился в университете. У тебя, наверное, уже есть специальность и интересная работа.

– Не учился. Беспаспортных не принимают, я просто слушал лекции.

– У тебя нет паспорта?

– Нет. После аншлюса все жители Австрии стали гражданами Германии. А в 42-м году всех евреев и нежелательных лиц нацисты лишили гражданства. И шведского мне тоже пока не дали. Работа интересная есть, правда. Я работаю в городской библиотеке.

– На Свеавеген? Где круглая башня? Мы потому туда на танцы ходили?

– Ротонда. Да. Только я не библиотекарь, я не работаю с читателями. Я работаю в отделе комплектования. Там летом было место практиканта, на которое я приехал.

Меня оставили, потому что я знаю языки.

– А что ты делаешь, если ты не библиотекарь?

– Я просматриваю книги на разных языках, которые поступают в библиотеку, пишу аннотацию, определяю, в каком разделе книжке стоять и так далее.

– А сколько языков ты знаешь?

– Ну, немецкий мой родной, французский я учил с детства, в гимназии вторым языком был английский. Немного знаю румынский и идиш, это папа меня учил в последний год, когда я не мог ходить в школу, а он работать. Еще умею читать на русском. Слов знаю мало, но со словарем разбираюсь. В библиотеке мало людей, знающих больше двух языков. Поэтому меня взяли, но надо, конечно, учиться дальше.

– А я знаю только шведский. Ну, школьный немецкий еще.

– А второй школьный язык у тебя есть?

– Французский. Но это так, для зачета. Не понимаю и не говорю. Мне вообще языки не даются. И не только языки. Я руками любую работу могу сделать, а головой – нет.

– Просто ты все время работаешь руками, а если начнешь головой, то все получится.

– Ты хочешь в библиотеке всегда работать?

– Мне там нравится. Но я бы хотел стать музыкантом.

– Играть джаз?

– Нет. Классическую музыку. Я бы хотел играть на гобое в большом оркестре. Но, наверное, уже поздно.

– Поздно – что?

– Учиться на гобое. Чтобы играть профессионально, надо начинать в детстве и играть каждый день. И окончить консерваторию. А я 10 лет не занимался гобоем.

Айна погладила его по руке.

– Не расстраивайся. Ты же можешь брать гобой на прокат. А потом купишь. И ты играешь на кларнете.

– О, это совсем не то. Кстати, ты придешь на концерт в субботу?

– Конечно, приду. Все классы будут на вашем концерте.

– Странно, что они устраивают новоселье сегодня, – сказала Айна. – Завтра же всем на работу.

– Это не новоселье. Не только.

– А что?

– Сегодня начинается Ханука. Это еврейский праздник света.

– Как Люсия?

– Похоже, Борис тебе расскажет лучше. Но думаю, что на самом деле и Ханука, и адвенты, и Люсия, вообще традиции зажигания свечей в декабре, появились потому, что декабрь – темный месяц.