Что же поделать, если таков человек?!

Но однажды тот, что сидит внутри, выходит наружу, и делает из внешне порядочного человека порядочную свинью. Ведь сколько ни прячь себя подлинного от окружающих, а когда тебе наступили на больную мозоль, это подлинное с поросячьим визгом лезет из тебя на всеобщее обозрение.

И это открытие неожиданно успокоило Бызова, поскольку у него не осталось малейших оснований гордиться собой и уж тем более кого-то за что-то осуждать. В Бызове началась капитальная перестройка: из легкого, почти воздушного вещества безотказного рубахи-парня стал складываться полновесный мужик, понимающий главное: чтобы всегда оставаться человеком, надо время от времени страдать. Хотя бы – от зверского голода, который, если знаешь, для чего он тебе ниспослан, не позволяет сделаться зверем.

Правда, и это универсальное средство действует лишь до определенного предела…

/ Аален /

Я вижу, как с темной Лиговки

И через Сангальский сад

Застегнутого на все пуговки,

Ведут бедолагу в детсад.

И там, перед манною кашей,

Еще не остывшей вполне,

Расскажет им нянечка Даша

О том, как была на войне.

Звучали ему два аккорда

Из недр ленинградских трущоб.

А нынче он бродит по городу,

Чтоб чувствовать – жив еще.

Позабуду едва ли…

Переулки молчат.

Вы куда подевали

Моих серых крольчат?

Это небо с овчину,

Сестрорецкий снежок.

Где в ту зиму загинул

Славный пёсик Дружок?

Это белые мухи

Вьются у фонаря.

Время встало на шухер,

И, конечно, не зря.

Спирты, дистилляты и виски,

Вы главных напитков главней!

А нам на закуску сосиски

Отрадою сумрачных дней.

Он ставит кастрюльку на плитку

И теплый фуфырик – на стол.

А время ползет, как улитка,

Насаживая на кол

Похмельный… Сто лет привыкали,

Да вот не привыкнуть никак.

А где-то чхавери с хинкали,

Кюфта и армянский коньяк.

Утром дымный ветер упруг,

Подкинуло в койке рано.

Ничего-то не выйдет, друг,

Без гранёного стакана.

Переулочек-переул,

Здесь мы грани содвинем тесно.

Всё равно наш век затонул

В городской трясине местной.

Где серое до сини

У невских берегов,

Снесли завод «Россия» —

Стоял, и был таков.

У них такая карма…

Подумаешь, века! —

И снесены казармы

Лейб-гвардии полка.

Снесут еще немало,

Ликуя и губя.

Жаль, время не настало,

Когда снесут себя.

Сериал слезит пенсионера —

женщина садится на пять лет…

Зло уже совсем офонарело,

хоть кому подбросит пистолет.

Но, однако, шапка не по Сеньке

олигарху – вот кто убивал!

Наша правда!

Обождем маленько,

завтра будет новый сериал.

В стране, где не проскочит мышь,

где виноват любой,

кого, братишка, удивишь

трагической судьбой?

Страна рабов, страна господ,

взбесившихся монад,

где если затолкали под,

уже не суйся над.

Смотришь старые фотографии —

Будто читаешь эпитафии.

Снег на дне двора-колодца белый-белый.

Шляется мальчик с утра без дела.

Глядит пристально из своего далека.

Гуляй, милый, жизнь легка…

Человек уходит в лес.

След его почти исчез.

Поздний мартовский снежок

Будто свет в лесу зажег.

У него сомнений нет —

Он идет на этот свет.

Морские тянутся коньки

По небу. В вазе – три пиона.

Вдали на кранах огоньки —

Два красных и один зеленый.

Вот, собственно, и все дела.

Остыл твой чай, доеден пончик.

С горы ползет густая мгла,

И день, как нудный фильм, закончен.

1

…Но лишь короткие стихи,

Беспечные четверостишья,

В которых не наплёл ты лишнего, —

Простят, как мелкие грехи.

2

Когда открылись нам скрижали,

Вдруг вопросил один чудак:

«За что людей уничтожали?!»

За просто так, за просто так…

3

Чего ни вытворяет Бахус!

Друзья, налейте ж поскорей

Вы гражданину Авербаху-с —