Недалеко от центрального портала под барельефом, изображавшим костры инквизиции и кровавых рыцарей-крестоносцев, сидел нищий. Он расположился в стороне от прожекторов, освещавших церковь в выгодном для туристов плане, но всё же так удачно, что меркурии и другая мелкая монета частенько падали в его шляпу. Нищий – крепкий мужчина преклонного возраста, был одет в рваный заношенный пурпуэн красного бархата и двухцветные шоссы. Правая их штанина была черной, а левая, некогда белая, представляла собой грязную бесцветную тряпку. Перед ним стояла табличка: «Погибал в Баб-Эль-Мандебском проливе». Миша бросил несколько монет и пошел дальше, но полусонный нищий внезапно оживился и вызывающе крикнул:

– Salve e protege, salve e protege!

– Это вы мне? – спросил Миша.

– Спаси и сохрани вас Сатана! – повторил нищий.

– Спасибо, но этой фразой обычно поминают Бога, а не их превосходительство губернатора объединенных кругов, – вежливо ответил Миша.

– Поздно поминать Бога, раз уж мы здесь! – прохрипел нищий.

Проворные чертенята-служки и чопорные, в пышных рясах, бесы-священнослужители, богатые ведьмы и знатные демонессы двигались мимо бесконечным строем. Мише стало любопытно, что за существо, безжалостно отвергнутое патриархальным обществом, скрывается под этими пыльными обносками. Что-то несуразное, возможно едва заметное несоответствие между манерой говорить и внешним видом, привлекло его в нищем. А может быть, Миша просто хотел отвлечься от тяжелых мыслей о Юленьке. Так или иначе, он вырвался из общего потока, свернул на обочину и, ни капли не стесняясь, сел прямо в придорожную пыль.

– Я воевал за португальскую корону, – обиженно пробурчал нищий, как бы оправдывая своё положение.

В его осанке появилось нечто аристократическое. Он выпрямил спину, положил руки на колени и погрузился в сон. Несмотря на убогий вид, бродяга был на голову выше окружающих. Он держался точно капитан прекрасной каравеллы, случайно застрявшей в пыли у грязных ног бесовской братии.

– Я штурмовал Гоа и Ормуз, – добавил он.

Услышав слово «Гоа», Миша невольно вздрогнул. Единственное, что осталось ему от земной жизни – бессмысленная фраза: «Пока ты слушал Гоа, она нашла другого!».

– Я, как гончий пес, обежал полмира, вгрызаясь в жирные бока арабов и индусов, – продолжал нищий. – И теперь я здесь, сижу под этими лживыми фресками и клянчу монетку у таких, как вы.

– Кто вы? Как вас зовут? – спросил Миша.

– У меня нет имени. Я забыл его, – мрачно ответил нищий. – Впрочем, если бы и вспомнил, то не стал бы произносить. Это слишком гордое имя, чтобы оборванец вроде меня пользовался им.

Миша заметил, что рядом с нищим, под левой его рукой, лежал клинок – богатая, изящная дага, ножны которой были инкрустированы золотыми узорами. Нищий больше не обращал на Мишу ни малейшего внимания. Но Миша и не думал уходить. Заметив драгоценное оружие, он окончательно убедился, что нищий не так прост, как кажется.

– Так вы португалец? – спросил юноша, чтобы поддержать беседу.

– Когда-то был им, – ответил нищий, не открывая глаз.

– Португалия, наверно, красивая страна, – мечтательно сказал Миша.

– Португалия – красивая страна? – переспросил нищий. – Да что эти захолустные лачуги по сравнению с величием Лиссабона!..

– Лиссабон… Как жаль, что я там не был! – подыграл Миша.

– Когда в город вернулась эскадра Васко да Гама с известием об открытии пути в Индию, – монотонно, как молитву, продолжил нищий, – на берегу среди толпы простолюдинов было больше блеска и роскоши, чем на амвонах всех церквей ада. Это было время великих открытий. Мы были молоды, честолюбивы и преданы делу.