Можно было на мгновение подумать, что сам Толик не в той же графе, что его великий друг, не в том же, так сказать, отделении. Но все они, все эти замечательные, невероятные уроженцы безумной великой страны жили в одной палате, уживались, переживали, отражали, как умели, действительность, и запоминали все, что происходило вокруг них. Соучастники? Ну, неизвестно. Наблюдатели? Бесспорно.

– Вот я вам прочту, без спроса, Толя, ты тоже должен почувствовать, понять не сможешь, люблю его, рыжего, хоть он из Питера, а теперь уже вообще из-за океана. Очень могучий, значительный. Выгружу вам, так сказать, посторонним землякам, личные сокровища.

И он немедленно начал читать, как бы безжалостно вбивая слова и ритм чужих стихов в холодеющий от необъяснимого восторга мозг слушателей:

Толик завершил декламацию словами «и так далее», как будто потерял внезапно силы. Поддернул рукава своего пиджачка и налил всем по еще одной. Он опять отстегнул ремни портфеля, извлек из него велюровую зеленую шляпу, сплющенную до состояния пышного блина, расправил ее на коленке, надел на голову, как новую, надвинул на лоб и согнул поля на глаза. Застегнул портфель и приставил его к ноге. Глаза его блестели, как они блестят у людей, выходящих из рюмочной в середине дня и жмурящихся на яркое солнце, где-нибудь рядом с кинотеатром документального фильма. Он стал абсолютно похож на американского киногероя, скажем, того, который играл в «Римских каникулах» с Одри Хепберн. Как его звали, не помните? Конечно, помним. Грегори Пек, великолепный.

– Ну, раз уж на то пошло, то прочту вам еще одного Толика, я называю его Абэдэ, он большой врач, красавец, соблазнитель, спас меня в Москве, настоящий поэт, простите меня за такую ужасную прелюдию. Это стихотворение он напишет через 35 лет после этого дня, уже здесь, но я, как человек, который знает все наперед, непременно зачту вам его.

– Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться, попал ваш Толик в суть, – сказал отец Гарц. Он уже был сильно пьян, но держался, как гвардеец (какой, интересно, гвардии?), все понимал. Стихи его вернули в сознание, можно сказать и так. – А что у вас, Анатолий, все Толики друзьях, что такое? Или иных имен уже не осталось в вечной империи?

– И Нафталий ваш, тоже ведь из Толика вышел, – восхитился своей находке Толик. Он поддернул рукава пиджака, сдвинул шляпу на затылок, водка кончилась, жизнь прошла мимо, все впереди. «Империя эта не вечна, дорогой Джеф Моисеевич, какие тысячи лет, о чем вы говорите? Еще придут там всякие начальники, которые все изменят, верьте мне, может, вы и застанете это, кто знает», – он посмотрел на Нафталия. Тревожный вопрос жил в его взгляде.