После обеда была принесена глиняная трубка и плевательница, он попросил нас, если нам не нравится табачный дым, перейти в другую комнату, а он вскоре присоединится к нам. Он отдал свою трубку мисс Матти и попросил набить её. В его представлении это был комплимент леди, но вряд ли это было уместно, потому что мисс Матти была приучена своей сестрой относиться к любого рода курению с отвращением. Но, если это и было потрясением для её благовоспитанности, ей было приятно быть избранной, поэтому она изящно положила крепкий табак в трубку, затем мы удалились.

– Это был очень приятный холостяцкий обед, – мягко сказала мисс Матти, когда мы расселись в гостиной. – Я только надеюсь, что это не неприлично.

– Как много у него книг! – заметила мисс Пол, оглядывая комнату. – И какие они пыльные!

– Я думаю, это похоже на комнаты великого доктора Джонсона, – отозвалась мисс Матти. – Какой превосходный человек, должно быть, ваш кузен!

– Да! – сказала мисс Пол. – Он много читает, но, боюсь, его неуклюжие манеры связаны с жизнью в одиночестве.

– О, неуклюжие – слишком сильно сказано, я бы назвала его эксцентричным, очень умные люди часто такие! – отозвалась мисс Матти.

Когда мистер Холбрук вернулся и предложил прогулку в поля, то обе старшие дамы испугались сырости и грязи, у них были очень неподходящие к случаю туфли, к тому же, они были утомлены. А я опять составила ему компанию в обходе, который, как он сказал, надо обязательно сделать, чтобы присмотреть за своими людьми. Он широко шагал, как будто совсем забыл о моем существовании, или наслаждался в молчании своей трубкой, а это уже было не просто молчание. Он шёл передо мной стремительной походкой, скрестив руки за спиной, и, если деревья, или облако, или мимолётные впечатления от окрестных пастбищ обращали его внимание, он сам себе цитировал стихи, произнося их громким, звучным голосом, очень выразительно, с искренним чувством и пониманием. Мы подошли к старому кедру, который в одиночестве стоял в конце дома.

– «Кедр раскинул прохладу темно-зелёных ветвей». Главное слово – ветви! Чудесный человек!

Я не знала, обращается он ко мне или нет, но я согласилась: «Чудесный», хотя я не знала, о ком речь. Но я устала от того, что меня не замечали, и от постоянного молчания.

Он резко повернулся.

– Ах, вы можете сказать только «чудесный». А почему, когда я услышал стихи Блеквуда, я за час прошагал семь миль до Мислтона (на лошадях тогда было не проехать) и заказал их? Ну, скажите-ка мне, какого цвета почки ясеня в марте?

«Он сумасшедший, – подумала я. – Как он похож на Дон Кихота».

– Какого они цвета, говорю я? – повторил он горячо.

– Я уверена, что не знаю, сэр, – сказала я, признавая своё невежество.

– Я уверен, что не знаете. Но знал ли я – старый дурак! – до тех пор, пока этот молодой человек не пришёл и не сказал мне: «Чёрные, как ясеневые почки в марте». Я всю свою жизнь прожил в деревне, и мне тем более стыдно было этого не знать. Чёрные: они блестящие чёрные, мисс. – И он снова зашагал, покачиваясь в такт мелодии рифм, которые были у него в голове.

Когда мы возвратились, никто не заставлял его, но он должен был прочесть нам стихи, о которых говорил, и мисс Пол поддержала его стремление. Думаю, для того, чтобы, как она шепнула мне, услышать его прекрасное чтение, которым она гордилась, но потом она говорила, что поддержала его желание потому, что у неё была сложная часть в вязании, и она хотела посчитать петли, не отвлекаясь на разговоры. Во всяком случае, он предполагал, что это будет приятно для мисс Матти, хотя она начала засыпать через пять минут после того, как он начал читать длинное стихотворение под названием «Локсли холл», и незаметно дремала до тех пор, пока он не закончил; наступившая тишина разбудила её, и она сказала, чувствуя, что от неё чего-то ждут, особенно мисс Пол: