– Нет, – подымаясь на ноги, сказал Книжник. – Ты-то вроде на меня ни разу не бросался, и клыков у тебя нет. А из-за этого я, наверное, поседел уже.

– Это его главная способность – мимикрировать в зависимости от обстоятельств и шокировать противника. Ставка была сделана больше на психологический эффект. Но, видно, мимикроны в Войну не особо эффективны оказались, и тогда ставку сделали на кио…

– Все это очень интересно, но что нам мешает прикончить эту тварь? – поинтересовался Зигфрид, перекидывая кинжал из руки в руку. – Если он убил эту женщину, что удержит его от убийства кого-то еще?

Воин надвигался на кио, с явным намерением расправиться с фальшивым «ребенком». Его не разжалобишь рассуждениями о гуманизме и прочих отвлеченных вещах. Для него все четко: друзьям – жизнь и защита, врагам – смерть. Отсутствие сомнений – то, что отличает истинного воина от семинариста, волею судеб взявшего в руки оружие.

– Этот пацаненок – боевая машина, – терпеливо пояснил кио. – Он не может быть ни плохим, ни хорошим – все зависит от того, кто им управляет и кто отдаст приказ. Ведь если твоим мечом убьют твоего друга – ты накажешь свое оружие?

Тридцать Третий говорил рассудительно, но его голос предательски вздрагивал – будто он боялся, что Зигфрид его не поймет. И вдруг Книжник понял – и это понимание поразило его самого. Да ведь Три-Три просто боится за это маленькое чудовище! Он будто нашел родственное существо! Впервые за долгие скитания встретил себе подобного – такого же несчастного уродца, выведенного учеными изуверами в интересах войны. И его ничуть не смущало то, что этот маленький монстр только что едва не убил его друга – не говоря уж о незнакомой женщине.

– Ты странно рассуждаешь, – несколько смягчившись, заметил Зигфрид. – Мой меч, конечно, может оказаться в руках врага, но сам он никогда никого не убьет. А этот мальчишка, или кто он там – убил…

– Я ошибся, – раздался вдруг тихий голос, и все разом обернулись в сторону мрачного чужака, о котором успели забыть. Ведун стоял на коленях рядом с телом, положив широкую сухую ладонь на голову женщины. – Убийца – не он.

– А кто? – тупо спросил Книжник. – Кто же ее тогда убил?

Ведун не ответил. И Книжник даже не испытал раздражения – успел уже привыкнуть к тому, что ответ придется искать самому. Неплохое упражнение для логики.

– Что же этот мут делал рядом с телом? – с прищуром спросил Зигфрид. – Сожрать хотел?

Ведун пронзительно оглядел спутников. Во взгляде темных глаз появилось даже некое сожаление по поводу недогадливости собеседников.

– А почему вы думаете, что в этом существе не осталось ничего от обыкновенного ребенка? – тихо спросил он.

До семинариста не сразу дошел смысл слов мрачного бродяги.

– Ты хочешь сказать… Что он принял ее… за свою мать?

И снова Ведун промолчал.

– А ты, Три-Три, что скажешь? – бросил Зигфрид.

– Может, этот человек и прав, – неуверенно сказал он. – Если мимикрон принял обличье ребенка, то автоматически включилась соответствующая программа – тяга к матери, все эти детские ужимки и все такое. На то он и мимикрон, чтобы умело маскироваться.

– Меня интересует другое, – сухо сказал Зигфрид, снова бросая взгляд на тело. – Кто же ее все-таки убил? Этого твоего мимикрона могли подослать?

– В принципе, да… – кио пожал плечами. – Но зачем?

Продолжить свою мысль он не успел. Призрачная поверхность Поля Смерти заволновалась, как кисель в дрогнувшей чашке, и там, в глубине этого «потустороннего» пространства, стало происходить нечто странное. Воздух словно бы стал сгущаться, конденсироваться – как сгущаются облака над пиками гор. И на пустынной холмистой равнине стали появляться какие-то чужеродные образования. Сначала можно было подумать, что это просто рябит в глазах, однако не может так рябить, чтобы бесформенная облачная масса вдруг стала превращаться в нечто конкретное, осязаемое, чуждое, но вместе с тем – пугающе знакомое.