Жестко улыбнувшись, он позвонил четыре раза условным сигналом. Дверь открыл испуганный небритый толстяк с всклокоченными волосами, одетый в синий домашний халат и тапки на босу ногу. От него пахло перегаром, каким-то приторным парфюмом и табаком.

– Привет, Толстый. Что, не пустишь кореша в хату? – прохрипел Февраль и для вида пошатнулся, опираясь на костыль.

– Привет, Февраль. Что это с тобой? – удивился толстяк.

Страх сидел глубоко в его темно-карих, почти черных глазах, которые поблескивали в тусклом свете, словно у крысы. Он старался скрыть это, но ужас проступал наружу так же явно, как испарина или кровь при ранении, которая мгновенно пропитывала одежду насквозь. Испуг чувствовался в голосе и в движениях.

– Так ты, блин, впусти, и я расскажу, – зло буркнул Февраль, изображая обиду. – Мне помощь нужна. У меня есть деньги.

Упоминание о деньгах было своевременным.

– Да, конечно, заходи, помогу, чем смогу. – Хозяин квартиры мгновенно преобразился.

Алчность быстро пересилила страх, как, впрочем, и инстинкт самосохранения. Он сбросил цепочку и распахнул дверь. Февраль проковылял в темную прихожую, прищурился и рассматривал окружающую обстановку, в то время как Толстый старательно запирал засовы.

– Что случилось, рассказывай, – бросил хозяин, обернувшись к гостю.

– Да кинули меня, развели, как лоха последнего. – Февраль тяжело вздохнул и закашлялся.

Он сделал вид, что ощупывает грудную клетку, а сам незаметно взялся за пистолет, спрятанный в бинтах.

Из гостиной, раздвинув шуршащий декоративный занавес из искусственного камня, выплыла недовольная супруга хозяина квартиры.

– Вова, что это? – прозвучал в прихожей возмущенный голос.

Февраль улыбнулся, разглядывая ее. Ему мгновенно стало понятно, что данная особь женского пола совершенно не приспособлена для быта, служит лишь украшением в квартире, целый день просиживает на жопе, красит ногти да приглаживает волосы. И прическа у нее была какая-то дурацкая, старомодная, годов из восьмидесятых или девяностых. Февраль не мог припомнить, чтобы бабы теперь так ходили.

– Уйди, Маша, у нас серьезный разговор, – попросил Толстый, опасливо покосившись на гостя.

Февраль промолчал, аккуратно извлекая пистолет, запутавшийся в бинтах. Он клял себя за то, что не додумался надеть кобуру.

Супруга Толстого между тем раздухарилась не на шутку:

– Ты каждый раз приводишь в дом непонятно кого! Вечно накурят, наследят!.. В доме уже воняет твоими гостями! Не думайте, что я позволю вам здесь водку пороть!

– Заткнись!.. – взвизгнул Толстый, которому от перенапряжения в лицо бросилась кровь.

В отличие от супруги, он понимал, кто стоит рядом с ним, и прекрасно знал, что может последовать за ее словами.

– Ты мне такое говоришь? – завопила жена во весь голос. – Это моя квартира…

Февраль не дал ей договорить, ударил по лицу наотмашь загипсованной рукой. Мария отлетела, ударилась о стену и сползла на пол.

– Не надо было так круто, – сглотнув, пробормотал Толстый таким тоном, словно гость всего лишь неудачно пошутил.

Его лицо покрылось испариной, хотя в квартире работал кондиционер и было отнюдь не жарко. Просто Толстому наконец-то стало понятно, что визитер опаснее, чем кажется, и явился не с баблом, а с проблемами.

– Разоралась твоя сука, – рявкнул Февраль и резко прижал хозяина квартиры костылем к стене. – Ты, падаль, конкретно подставил меня.

– Я ничего не делал, – бледнея, прохрипел Толстый. – Дал тебе нормального клиента.

– В натуре, что ли? – Февраль ткнул ствол пистолета в нос собеседнику и осклабился. – Этот нормальный опустил нас на бабки, а потом хотел замочить. Я соскочил, а Профессора он завалил. Босяк усох, а ты тут колотишь. Чего гнал, что бабок будет немерено? Думал, эта параша на дурняк прокатит?