– Он так безобиден, чего ж тогда ФБР вечно приходит про него выспрашивать?

– Что приходит? – Гонг из доселе-не-выпущенного на экраны фильма про Фу Маньчу, внезапно и резко, раздается в не-слишком-глухой доле мозга, а Максин, у которой давно диагностировали Хронический Дефицит Шоколада, выпрямляется на стуле, вилка застыла на подлете, вперившись с вдруг перенаправленным интересом на пирожное с трехшоколадным муссом из «Сутэна».

– Ну, может, ЦРУ, – Эрни, жмя плечами, – АНБ[47], ККК, кто знает, «Просто еще немного данных для наших досье», как им нравится изъясняться. А потом часами эти очень неловкие вопросы.

– Когда началось?

– Как только Ави и Брук уехали в Израиль, – вполне уверена Элейн.

– Что за вопросы?

– Коллеги, места работы прошлое и нынешнее, семья, и да, раз ты все равно сейчас спросишь, твое имя тоже всплыло, о, и, – у Эрни теперь лукавый вид, который ей хорошо знаком, – если ты вон того пирожного не хочешь…

– Если только сумеешь объяснить колотые раны от вилки в «Ленокс-Хилле».

– Вот, один парень оставил тебе свою карточку, – Эрни, передавая, – хочет, чтоб ты ему позвонила, спешки нет, когда у тебя выпадет свободная минутка.

Она смотрит на карточку. Николас Виндуст, Сотрудник по Особым Делам, и номер с кодом города 202, это О.К.[48], прекрасно, только на карточке больше ничего нет, ни названия бюро или агентства, ни даже логотипа оного.

– Одет был очень симпатично, – припоминает Элейн, – не как они обычно одеваются. Очень симпатичные ботинки. Обручального кольца нет.

– Я ушам своим не верю, она пытается подсунуть меня под федерала? Но что это я, конечно, верю.

– Он о тебе много расспрашивал, – продолжает Элейн.

– Рррр…

– С другой стороны, – безмятежно, – может, ты и права, никто не должен ходить на свидания с агентом правительства, по крайней мере, пока не послушают «Тоску» хотя бы раз. На которую у нас были билеты, но ты в тот вечер построила другие планы.

– Ма, это случилось в 1985-м.

– Плачидо Доминго и Хильдегард Беренс, – Эрни, сияя. – Легендарно. У тебя нет неприятностей, нет?

– Ох, пап. У меня, наверно, десяток дел в каждый данный момент, и всегда какой-нибудь федеральный прихват – госзаказ, банковское предписание, обвинение по ВРИКО, просто лишняя бумажная волокита, а когда она пропадает, возникает что-нибудь еще. – Стараясь не слишком выглядеть при этом так, будто она тут о чьих-нибудь тревогах.

– Выглядел он… – Эрни, прищурившись, – не похож был на бумагомараку. Скорее полевой оперативник. Но, может, это у меня рефлексы уже не те. Он мне и мое досье показал, я говорил?

– Он что? Разматывал подследственного на доверие, несомненно.

– Это я? – сказал Эрни, когда увидел снимок. – Я похож на Сэма Джэффи.

– Ваш друг, мистер Тарнов?

– Киноактер. – Объясняя тут этому Ефрему Цимбалисту-мл., как в «Дне, когда замерла Земля» (1951) Сэм Джэффи, в роли профессора Барнхардта, умнейшего человека на свете, Эйнштейна, только другого, исписав всю доску у себя в кабинете сложнейшими уравнениями, выходит на минутку. Появляется инопланетянин Клаату, разыскивающий его, и видит эту доску, всю в символах, типа как на худшем уроке алгебры в жизни, замечает среди них, похоже, ошибку, стирает что-то и вписывает что-то другое, после чего уходит. Вернувшись, профессор тут же замечает перемену в своих уравнениях и стоит, как бы сияя доске улыбкой. Вот нечто похожее на это выражение проплыло по лицу Эрни, когда падает шторка у федерала под прикрытием.

– Я слышал об этом фильме, – припомнил этот тип Виндуст, – пацифистская пропаганда в глубинах холодной войны, полагаю, на него повесили ярлык, дескать потенциально вдохновлен коммунистами.