– Ох, – сказал он, а она снова расплакалась.

– Это треклятые сецессионисты. С тех пор как опубликовали свой манифест, все пошло всерьез. Какие же идиоты, шайка близоруких кретинов, мечтали привлечь к себе внимание. А теперь они начали войну. Они не шутят, Сол. Они будут швырять в нас камни, пока мы не превратимся в углеродный слой толщиной в десяток атомов.

– На это они не пойдут. Не пойдут, – сказал он и тут же пожалел, что повторился, словно уговаривал сам себя. – ООН не первый раз нарушает договор, и всегда это означало просто, что они претендуют на новые ресурсы. Если они разбомбят наши инфраструктуры, ресурсов им не видать. Они нас просто запугивают.

Кэйтлин подняла руку – как школьница, желающая отвечать.

– Сработало. Меня запугали.

– И речь не о сецессии, что бы они ни говорили, – продолжал Соломон. Он разгорячился и больше не повторялся. – Речь о том, что Земле не хватает лития и молибдена. Даже разработка отходов дает недостаточно. Вот и все. Это вопрос денег, Кэйт. Не будут они сбрасывать камни. Кроме того, если начнут, мы ответим тем же. Наши корабли лучше.

– Восемнадцать кораблей, – напомнила Кэйтлин. – А они к нам послали сорок и еще столько же оставили в обороне.

– Но если они пропустят хоть один… – Он не стал заканчивать мысль.

Кэйт сглотнула и утерла щеки ладонью. Он дотянулся до противоположной стены и оторвал ей кусок полотенца.

– Ты правда что-то знаешь, – спросила она, – или просто храбришься, чтобы меня успокоить?

– Ты ждешь ответа?

Она вздохнула и припала к его плечу.

– Это вопрос нескольких недель, – сказал он, – а то и месяцев.

– Так-так. Если бы жить тебе оставалось четыре месяца, как бы ты их провел?

– В постели с тобой – и не вылезал бы оттуда.

Она распрямилась и поцеловала его. В поцелуе была тревожная ярость. Нет, не ярость. Искренность.

– Пойдем, – сказал он.

Разбуженный тревожным гудком терминала, он смутно осознал, что слышит этот звук уже не первую минуту. Кэйтлин свернулась рядом: глаза закрыты, рот мирно приоткрыт. Так она выглядела совсем молодой. Безмятежной. Отключая сигнал, он посмотрел время. С одной стороны, он бессовестно опоздал на смену. С другой – при таком опоздании лишний час уже не играет роли. На экране светились два сообщения от руководителя группы. Кэйтлин забормотала и потянулась. От этого движения с нее сползла простыня. Он отложил терминал, сунул руку под подушку и снова уснул.

Когда проснулся в следующий раз, она сидела, разглядывая его. Мягкость снова ушла с ее лица, но красота осталась. Он улыбнулся и переплел ее пальцы своими:

– Пойдешь за меня замуж?

– Ох, ты что это?

– Нет, правда, выходи за меня?

– Зачем? Из-за войны, которая убьет нас и всех наших знакомых, поэтому, что ни делай, никакой разницы? Торопимся завести что-нибудь постоянное, пока всякое постоянство не выдернули у нас из-под ног?

– Вот-вот. Выйдешь за меня?

– Конечно, выйду, Сол.

Свадьба была скромной. Подружка невесты – Вольтер, шафер Соломона – Радж. Священник – методист, выросший в Пенджабе, но говоривший с псевдотехасской растяжкой долин Маринера. В научном центре было несколько церквей, и эта – по-настоящему красивая. Все, даже алтарь, вырезано из местного камня и покрыто прозрачным лаком, от которого все казалось влажным, сочным и ярким. По красному камню тянулись белые и черные линии, блестели вкрапления кристаллов. В воздухе густо пахло сиренью – Вольтер принесла из оранжереи целую охапку.

Пока он стояли рядом, обмениваясь традиционными обетами, Соломон отметил, что лицо у Кэйтлин спокойное, как во сне. А может, это ему показалось. Надевая кольцо ей на палец, он почувствовал, как что-то екнуло в груди. Он был безудержно, бессмысленно счастлив – как никогда прежде. Флоту ООН оставалось целых три недели пути. При самом худшем раскладе они проживут почти месяц. Жаль, что не собрались раньше. Например, в первую же ночь знакомства. И жаль, что встретились так поздно. На снимке, который они послали ее родителям, Соломон выглядел так, будто вот-вот запоет. Он терпеть не мог фотографий, но Кэйтлин их любила, поэтому он тоже полюбил.