В доме Брэдбери, в Титусвилле, штат Индиана.

Нет, безусловно, это могло быть что угодно, иметь какую угодно форму, но почему-то Трента грела идея о том, что это была именно спора. И хотя он был старшим из детей Брэдбери, но при этом достаточно молод, чтоб заснуть как убитый ровно в девять вечеpa, после съеденной на ужин огромной порции пиццы, или чтоб полностью доверять своему восприятию и интуиции. Да и какая разница в конечном-то счете? Главное — это случилось!..

И будет иметь свое продолжение.

На сей раз, покидая подвальное помещение, Трент не только убедился, что навесной замок как следует заперт, но и прихватил с собой ключ от него.

На вечеринке, устроенной Лью, произошло нечто ужасное. Произошло без четверти девять, то есть всего через сорок пять минут после того, как начали прибывать первые гости. И Трент с Лори позже слышали, как отчим кричал на мать и говорил, что единственный положительный момент во всем сводился к тому, что она сваляла эту глупость достаточно рано. Что было бы гораздо хуже, если б она дождалась до десяти – к этому времени по дому расхаживало бы человек пятьдесят гостей, если не больше.

– Что, черт возьми, с тобой происходит? – орал он на нее. И Трент почувствовал, как в руку ему скользнула, точно маленькая холодная мышка, ладошка Лори, и он крепко сжал ее. – Неужели не понимаешь, что теперь скажут люди? Неужели не знаешь, какие сплетни разводят люди, особенно на факультете? Нет, Кэтрин, это просто выходит за рамки моего понимания! Вздумала комедию ломать, нашла время и место! – Мать не отвечала, лишь тихо и беспомощно плакала, и на секунду Трента против воли охватил приступ неукротимой ярости. Да к чему вообще ей понадобилось выходить за него замуж?.. Сама во всем виновата, вот и наказание за глупость.

Но он тут же устыдился этой своей мысли. Отбросил ее и обернулся в Лори. И с ужасом увидел, что по щекам сестренки градом катятся слезы, а тихая печаль в ее глазах резанула по сердцу, как ножом.

– Ничего себе вечеринка, да? – прошептала она и принялась вытирать слезы тыльной стороной ладони.

– Твоя правда, Килька, – сказал он и крепко прижал сестренку к плечу, чтоб плача ее никто не услышал. – Ладно, не переживай, все скоро образуется. Очень скоро.

Похоже, что Кэтрин Эванс (которая уже горько жалела о том, что сменила фамилию) все это время лгала своим близким. Приступ чудовищной невыносимой мигрени продолжался у нее не два дня, как она уверяла, но целых две последние недели. И все это время она почти ничего не ела и потеряла в весе пятнадцать фунтов. Она как раз подавала канапе Стивену Крачмеру, декану исторического факультета, и его супруге, когда вдруг вся кровь отхлынула у нее от лица, а перед глазами все помутилось и поплыло. Она качнулась вперед, задела и опрокинула полный поднос с китайским рулетом из свинины на новое дорогое платье миссис Крачмер, которая та приобрела у «Нормы Камали» специально к этому торжественному случаю.

Брайан и Лисса, услышав шум в гостиной, потихонечку прокрались на лестницу в пижамах – посмотреть, что там внизу происходит. Хотя всем им, всем четверым, папа Лью категорически запретил покидать свои комнаты как только начнется вечеринка. «Университетским людям ни к чему видеть детей на своих приемах, – коротко объяснил им Лью еще днем. – Они могут превратно это понять».

Но, увидев, что мать их лежит на полу и что вокруг столпились встревоженные члены факультета (миссис Крачмер среди них не было, та помчалась на кухню отмывать с платья пятна жира и соуса, пока они не въелись еще слишком глубоко), дети забыли о строгом запрете отчима и устремились вниз. Лисса рыдала, Брайан тихонько подвывал от страха. Лисса умудрилась оттеснить преподавателя с факультета Азии, бесцеремонно пнув его острым локотком в левую почку, и протиснулась вперед. Брайан, будучи двумя годами старше и весивший фунтов на тридцать больше, превзошел сестру: так сильно оттолкнул приглашенную читать лекции на осенний семестр дамочку профессора, походившую на пухлого младенца в розовом платьице и вечерних туфельках с острыми загнутыми вверх носами, что та отлетела и плюхнулась прямо в камин. Где и осталась сидеть в куче серого пепла, растерянно моргая глазами.