Клык снова кивнул на Дрюпина.
– Только он не такой был, а весь в гвоздях. Вся голова и все плечи. В него гвоздей набили, а он не умер и ко мне заявился. И говорит – смотри мне в глаза! Смотри мне в глаза! А я стал смотреть, вижу – а у него и глаз-то тоже нет! А я хочу двинуться, а как прилип к койке…
Дрюпин сел.
Посмотрел на нас мутным взглядом.
– А ты ко мне сегодня мертвым приходил, – радостно заявил Клык. – Тебе голову всю гвоздями истыкали. И глаз не было.
И тут Дрюпина стошнило.
Штормовое предупреждение
Тостер запищал и выплюнул хлеб. Зимин почесал голову. Третья партия, сгоревшая за сегодняшнее утро. Зимин был озадачен. За четыре года ежедневной эксплуатации тостер не подводил ни разу, а теперь вдруг раз – и выход в уголь.
Он выкинул обгорелые сухари в мусор и решил попробовать еще раз. Четвертый. Тостер со вздохом проглотил ломти.
– Ну, давай, – Зимин хлопнул по тостеру ладонью.
– Привет.
Показалась Лара.
– Ну, что? – спросила она. – Прочитал?
– Что? – не понял Зимин.
– Рукопись, найденную в пианине?
– В табуретке, – уточнил Зимин. – Не… То есть прочитал, но немного, первую главу.
– Там по главам?
– Что-то вроде. Там дневник. То есть имитация под дневник. Сначала автор пишет как дневник, потом увлекается и начинает отсебятину. Видишь ли, дневниковые записи сложная для стилизации штука, а если и удается как-то… То читать невозможно. Помнишь, я сочинял?
– Новую книгу?
– Ага. С названием еще не мог определиться, ускользало. Так вот, это…
– Хорошая книжка могла получиться, – перебила Лара. – Начало про скаута мне вполне себе понравилось…
– Ладно, проехали, – в свою очередь перебил Зимин.
– Проехали так проехали. Кстати, как тебе рукопись… найденная в мандаринах?
– В барбарисе.
– В маринаде. Так как?
– Фанфик. Очередной апокриф из бытия милого сердцу Неверленда. Альтернативная история альтернативной истории, постмодерн.
Зимин поднялся, достал с холодильника тетрадь, постучал ею себя по голове.
– И про что там?
Лара зевнула.
– А, ерунда, – отмахнулся Зимин. – Людям ведь писать не запретишь. Вообще, конечно, забавно – сначала ты сочиняешь, затем сочиняют про то, что уже сочинено тобой. И вдруг ты обнаруживаешь, что твои собственные герои смотрят на тебя чужими глазами. В конце концов ты уже плохо понимаешь, кто все это придумал…
Зимин поглядел в окно, увидел там дождь, ползущие через него машины, желтые листья и прочую тоску, распростертую в осеннем пространстве.
– Мне кажется, это от расширения, – сказал Зимин. – Вселенная разлетается с ускорением, струны натягиваются, гудят, и от этого гудения…
Зимин дотронулся до лба.
– В голове путается все. Знаешь, идея, что все это было заложено еще в миг Большого взрыва – и мы, и книги, и мысли… Эта идея удручает.
– Что-то мы с тобой погружаемся в дебри кухонной философии, – перебила Лара. – Сейчас еще изречения какие-нибудь изрекать начнем, про Платона вспомним, про теорию отражений.
– Платон был крут.
– Это да. Олимпийский чемпион по греко-римской борьбе, кстати. А как книжка с литературной точки зрения?
– Ерундень, – поморщился Зимин. – Хотя я такого в жизни начитался, что это вполне себе ничего выглядит. Пожалуй, даже читаемо. Только сюжета как такового там нет, сплошные записки из подземелья.
– А зачем тебе этот… Кокосов, так кажется? Зачем тебе Кокосов подсунул эти писульки?
– Да он, похоже, просто псих. Говорит, что все это…
Зимин представил, как он будет объяснять весь этот бред. Про кошек, которые исчезают из замкнутых малосемеек, про рукопись, найденную… Собственно, откуда взялась тетрадь, Зимин так и не понял. Ах да, еще про белого крокодила, как же.