– Неужели? В этом плане ты не единственный, кто судит верно.

– Луис Джонсон сейчас в Западном Кингстоне обучает юных террористов пользоваться автоматическим оружием. Тем самым, что никогда не прибывало в кингстонский порт, так что его никто и не воровал.

– У тебя есть тому доказательства?

– Единственным человеком, что прибегал к услугам Луиса, был я в Чили. По любой другой причине он бы не появился в стране. Ни он, ни Брайан Харрис, или как там еще кличет себя нынче Оливер Пэттон. Вы, ребята, никогда не предчувствуете отдачи, пока она не шибает вам в морду. Хреновы зазнайки из «Лиги плюща», которые с людьми отродясь не работали. Еще один вопрос: за каким хером вы установили слежку еще и за Певцом? Он-то вам каким боком?

– Спокойной ночи, Билл. Или как там: hasta maсana, luego[70] и иже с ним.

– Нет, в самом деле, что он может такого…

– Сучара, не перезванивай сюда больше!

– Что это еще за сучара тебе звонила? – спрашивает голос жены.

Я не слышал, как она вошла, и не знаю, как долго она уже здесь. Она усаживается на кушетку, за которой стою я, и сидит, не оглядываясь и ничего не говоря, но ожидая ответа. Я выдергиваю из розетки телефонный шнур и подхожу к бару, где меня ждут полбутылки «Смирнофф» и бутылка тоника.

– Выпить хочешь?

– Только что зубы почистила.

– То есть «нет».

– Судя по всему, ты хочешь продолжить со мной драчку.

Она растирает себе шею и снимает кулон. Если б на Ямайке не стояла такая жара, она никогда не подстригала бы волосы выше шеи. Ее шеи я не видел уже бог весть сколько, и меня тянет ее поцеловать. Забавно, что ей ужас как не нравится здесь находиться, и до Ямайки я ужас как боялся, что она сделается женщиной, которую я буду не переносить; такой, которая не чувствует, что ей нужно следить за собой. Не сказать, чтобы она когда-либо была непривлекательна или я когда-либо пожалел, что женился на ней, или обманывал ее как женщину, даже в Бразилии, но не так давно я прикидывал, не расстаться ли нам, просто для того, чтобы увидеть, вынудит ли ее это снова начать пользоваться помадой. Страну эту она поносит каждый день, каждую минуту и уж всяко каждые две, но тем не менее носит приталенные рубашки, стрижет волосы под пажа, а загар у нее, как у наследницы из Флориды. Может, она с кем-нибудь трахается. Я слышал, что Певец до баб большой охотник.

– Дети спят?

– Во всяком случае, притворяются.

– Ха-ха.

Я сажусь рядом. Вот ведь что примечательно в рыжих, не так ли? Неважно, сколько вы с ними живете, но всегда испытываете удивление, когда они поворачиваются и смотрят на вас в упор.

– Ты подстриглась.

– Жара здесь невыносимая.

– Тебе идет.

– Они отрастают. Я уже стриглась две недели назад.

– Может, мне подняться наверх и укрыть их?

– Барри, на улице под тридцать.

– А и вправду.

– Хотя стоит декабрь.

– Я знаю.

– Тысяча девятьсот семьдесят шестого года, Барри.

– И это мне известно.

– Ты говорил, мы пробудем здесь с год или того меньше.

– Крошка, прошу тебя: я не могу сносить два нападения на протяжении двух минут.

– Я на тебя не нападаю. Даже наоборот, почти ничего не говорю.

– Если мы уедем…

– Если уедем? Барри, какого черта: с каких это пор ты стал говорить «если»?

– Извини. Когда мы уедем, ты будешь счастлива где-нибудь, кроме Вермонта? Может, мне придется уйти в отставку, и жить нам тогда на твою зарплату.

– Прикольно. Я на тебя не нападаю. Просто напоминаю, что год – это двенадцать месяцев, а сейчас как раз двенадцатый.

– Дети будут скучать по своим друзьям.

– У них здесь нет друзей. Барри?

– Да, милая.

– Не переоценивай количество вариантов, которые, по-твоему, у тебя есть.