Горная река разлилась от талого снега и ранних весенних дождей. Можно было слышать, как мощью наступающей воды ворочаются валуны. С треском рухнула в воду высокая сосна, которой было лет пятьдесят или больше; дорогу размывало. Река была мутной, темно-серой. Выше расстилались луга, усеянные полевыми цветами. Воздух был чистым, и все вокруг дышало очарованием. На высоких холмах лежал снег; ледники и величественные горные пики хранили остатки прошедших снегопадов; они будут оставаться белыми на протяжении всего лета.

Утро было удивительным, можно было идти бесконечно, не ощущая крутизны подъёма. В воздухе разливалось чистое, сильное благоухание. На тропинке не было ни души, ни вниз, ни вверх по склону; ты был наедине с этими темными соснами и стремительными потоками. Небо ошеломляло голубизной, какая бывает лишь в горах. Ты смотрел на него сквозь листву и ровные стволы сосен. Здесь не с кем было говорить, и не было трескотни ума. Пролетела и скрылась в лесу черно-белая сорока. Тропинка увела в сторону от шумной реки, и тишина была абсолютной. Это не было тишиной, которая приходит на смену шуму, это не было тишиной, которая наступает с закатом солнца, или тишиной умолкшего ума. Это не было тишиной музеев и церквей, это было нечто, совершенно не относящееся к времени и пространству. Это была не та тишина, которую создает для себя ум. Солнце припекало, и в тени было приятно.

Он[2] лишь недавно осознал, что во время этих долгих прогулок на уединенных тропинках и многолюдных улицах у него не было ни единой мысли. Так было с самых ранних лет: ни одна мысль не проникала в его ум. Он слушал и наблюдал, и ничего более. Мысль, с присущими ей ассоциациями, никогда не возникала; не было формирования образов. Однажды он вдруг осознал, насколько это удивительно; он часто пытался думать, но мысли не шли в голову. На этих прогулках, с людьми или наедине с собой, не было никакого движения мысли. Вот что такое – быть одному.

Над снежными вершинами сгущались темные, тяжёлые тучи; вероятно, позже пойдет дождь, но сейчас тени были предельно резкими, а солнце – ясным и ярким. В воздухе витал все тот же приятный аромат – с дождями придут другие запахи. Спуск к дому предстоял долгий.

В эти утренние часы улицы маленькой деревеньки были пусты, но за их пределами земля изобиловала деревьями, лугами и шепчущими ветрами. На главной улице горели огни, а все остальное было погружено во тьму. Солнце взойдет примерно через три часа. Утро было ясное и звездное. Снежные вершины и ледники ещё окутывала мгла, и почти все спали. На узких горных дорогах столько поворотов, что ехать быстро не представляется возможным. Машина была новая, ее еще предстояло обкатать. Она была превосходна: мощная, с красивыми линиями. В утреннем воздухе двигатель работал с максимальной эффективностью. Она была воплощением красоты на этой дороге, и по мере подъёма каждый поворот она брала уверенно, устойчивая как скала. Наступал рассвет, обозначились силуэты деревьев, длинная гряда холмов и виноградники; утро обещало быть прекрасным; среди холмов стояла приятная прохлада. Солнце взошло, и на листья и луга легла роса.

Ему всегда нравилась техника; если он разбирал автомобильный двигатель, то, когда он запускался, он был совсем как новый. Кажется, за рулём машины медитация приходит так естественно. Вы замечаете деревенский пейзаж, дома, крестьян в поле, модель проезжающей машины и голубизну неба в просветах листвы. Вы даже не осознаёте этой медитации; медитации, которая началась столетия назад и будет продолжаться до бесконечности. Время не является фактором в медитации, как не является им и слово, которое есть медитирующий. В медитации нет медитирующего. Если он есть, то это не медитация. Медитирующий – это слово, мысль и время, то, что может изменяться, приходить и уходить. Это не цветок, который распускается и затем умирает. Время – это движение. Сидя на берегу реки, ты наблюдал за водой, течением и всем, что проплывало мимо. Когда ты – в воде, наблюдающий отсутствует. В обыкновенном выражении не заключено красоты; красота – в отказе от слова и выражения, от книги и от холста.