Дверь в купол открылась. Внутрь влетел Джон Бун, но, увидев ее, ухватился за ручку, чтобы остановиться.

– Ой, прости. Не против, если составлю компанию?

– Нет. – Майя шмыгнула носом и вытерла глаза. – Что подняло тебя в такой час?

– Я часто рано встаю. А тебя?

– Дурной сон.

– О чем?

– Не могу вспомнить, – сказала она, мысленно увидев то лицо.

Он оттолкнулся и проплыл мимо нее, к вершине купола.

– А я никогда не запоминаю снов.

– Совсем никогда?

– Ну, изредка. Если я просыпаюсь от чего-то как раз посреди сна и у меня есть время о нем подумать, то могу запомнить, хотя все равно ненадолго.

– Это нормально. Но если совсем не помнишь снов, это не к добру.

– Правда? И о чем это в таком случае говорит?

– Насколько я помню, о сильнейшем подавлении чувств, – она прислонилась к боковой стороне купола, оттолкнулась и остановилась в воздухе рядом с ним. – Но это может быть и фрейдизм.

– Другими словами, это что-то вроде теории флогистона[19].

– Именно, – рассмеялась она.

Они рассматривали Марс, указывали друг другу на его черты. Говорили. Майя смотрела на него, когда он говорил. Кротким, довольным взглядом. Он явно не относился к ее типу мужчин. Поначалу она даже считала его веселость проявлением своего рода слабоумия. Но в ходе путешествия поняла, что дурачком он не был.

– Что думаешь обо всех этих спорах насчет того, чем мы займемся там? – спросила она, указывая на красную глыбу перед ними.

– Не знаю.

– Мне кажется, Филлис во многом права.

Он пожал плечами.

– Не думаю, что это имеет значение.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Все, что имеет значение в споре, это то, что мы думаем о тех, кто спорит. X утверждает a, Y утверждает b. Они спорят, пытаясь доказать свою правоту с помощью ряда доводов. Но когда слушатели вспоминают их дискуссию, значение имеет лишь то, что X считает a, а Y считает b. Затем люди строят свои суждения, исходя из того, что думают о самих X и Y.

– Но мы же ученые! Мы обучены взвешивать факты.

Джон кивнул.

– Это правда. Вообще, поскольку ты мне нравишься, я признаю твою правоту.

Она рассмеялась и толкнула его. Они съехали вдоль купола, отдалившись друг от друга.

Удивленная сама себе, Майя остановилась у пола. Повернувшись, она увидела, как и Джон остановился по другую сторону купола, так же опустившись на пол. Он посмотрел на нее с улыбкой, ухватился за поручень и оттолкнулся и полетел сквозь ограниченное куполом пространство ей навстречу.

Майя вмиг все поняла и, совершенно забыв о собственном решении избегать подобных вещей, устремилась к нему. Они налетели друг на друга, и, чтобы избежать неприятного столкновения, им пришлось сцепиться и закружиться в воздухе, будто в танце. Они вращались, взявшись за руки, медленно, по спирали, приближаясь к куполу. Это был танец, явный и понятный, – танец, в котором они могли достичь всего, чего желали! Пульс Майи подскочил, дыхание стало неровным. Вращаясь, они напрягали мышцы рук, двигаясь синхронно, медленно, как заходящее в док космическое судно. Они поцеловались.

Джон с улыбкой оттолкнулся от нее, отправив ее к самому куполу, а сам, опустившись к полу, добрался до крышки люка. И запер ее.

Майя распустила волосы и встряхнула их так, что они зависли вокруг ее головы, скрыв лицо. Она мотала головой, чтоб волосы разлетались в разные стороны, и смеялась. Но не чувствовала приближения всепоглощающей любви – она осознавала лишь предвкушение веселья и ощущение простоты… Неожиданно охваченная приливом похоти, она оттолкнулась от купола в сторону Джона. Медленно кувыркнулась, расстегивая тем временем комбинезон. Ее сердце стучало, как литавра, вся кровь прильнула к коже, тело стало покалывать, будто она, раздеваясь, таяла. Врезалась в Джона и, опрометчиво дернув за рукав, отлетела от него. Их стало носить по залу, когда они избавлялись от одежды, не рассчитывая то углы, то инерцию. Наконец они сумели мягко оттолкнуться пальцами ног и подлететь друг к другу, чтобы закружиться в объятиях, и воспарили, целуя друг друга, окруженные своей парящей одеждой.