Матильда подняла мешок, в котором было что-то жесткое, и вытряхнула на пол. Улов был, мягко говоря, небогатым. Воришку прельстила старая шкатулка с королевскими гербами. Когда-то в ней и вправду хранили драгоценности, но Раканы за четыреста лет продали почти все, что захватили при бегстве, вделанное в крышку зеркало разбилось, и рассохшаяся реликвия доживала свой век среди такого же хлама.

Хлопнула дверь, и вбежавший Альдо воззрился на труп.

– Это кто?

– Вор, – сообщила бабушка, – и дурак к тому же, нашел, куда лезть.

– Стражников позвать?

– Франко сходит, – вдова погладила Мупу, – переверни его, что ли.

Внук без лишних слов исполнил просьбу, хотя лицо его несколько позеленело. Молодость… Принцесса внимательно посмотрела на вора. Остренькое бледное личико было ей незнакомо.

– Матильда, – Альдо огляделся, выискивая, обо что обтереть руки, и остановился на бабушкиной рубахе, – я его, кажется, видел.

– Что ты делаешь, варвар!

– У тебя подол так и так в крови.

– Умный какой, – вдовица нагнулась, обозревая свои одежды, – и впрямь… Видел, говоришь? Где? Когда?

– Где не скажу, но недавно. У дома вроде бы.

– Готовился, – постановила бабушка, – ладно, пойдем, выпьем по бокальчику, все равно ночь насмарку.

– А он что-то спер?

– Не успел, разве что гроб этот. – Матильда кивнула на валяющуюся шкатулку.

– Что-то я не помню этой штуки. – Альдо присел на корточки, разглядывая прельстившую вора вещь. – Как думаешь, сколько ей лет?

– Леворукий ее знает. Много.

– Матильда!

– Ау?

– Отдай ее мне.

– Старьевщиком заделался?

– Отдай, жалко, что ли?

– Забирай, – махнула рукой бабушка. – Ты собрался здесь всю ночь сидеть?

– Иду уже. Тяжелая какая. – Альдо поудобнее подхватил шкатулку и потащил за Матильдой.

– Я и говорю – гроб! – согласилась вдова, разливая вино, но выпить не удалось. Раздался шум и звон, в комнату ввалились предводительствуемые Пакеттой и Франко стражники и замерли, увидев внушительную даму в заляпанной кровью ночной сорочке и с полным бокалом в руке.

– Прошу прощения, – дама поставила бокал и накинула какой-то балахон, – покойник в гардеробной.

– Сударыня, – офицер изо всех сил старался сохранить спокойствие, – вы пережили ужасное потрясение.

– Глупости, молодой человек. Никто меня не тряс. Меня разбудила собака, я взяла пистолеты и пошла посмотреть. В комнате кто-то был…

– И вы выстрелили?

– Разумеется, – с достоинством ответила вдовствующая принцесса. – Я в том возрасте, когда от мужчины в спальне ничего хорошего ждать не приходится.

Робер Эпинэ совершенно точно помнил, что не заказывал никакого вина, но это мог сделать Альдо. В любом случае добыть в Агарисе выдержанное кэналлийское было неслыханной удачей, и Иноходец велел слуге пропустить помощника франимского[79] торговца, на ночь глядя принесшего образцы.

Франимец оказался совсем крохотным, казалось, обшитая парусиной корзина переломит его пополам, и Робер, сам не зная почему, подхватил тяжесть и водрузил на стол.

– Благодарю блистательного, – раздавшийся из-под широкополой шляпы грудной голос поверг Иноходца в оцепенение, а виноторговец торопливо сорвал жутковатый головной убор и робко улыбнулся. Перед Робером стояла медноволосая гоганни, о которой талигоец изо всех сил старался не вспоминать.

– Пусть блистательный простит мне обман и выслушает, – какой у нее прелестный румянец. Заря на снегу, иначе и не скажешь…

– Сударыня, я счастлив видеть вас, – надо же, иногда вежливые фразы не являются враньем, – но мне кажется, я сплю. Вы здесь, в мужском платье, одна… Что-то случилось? Я слышал, вы болели.