Если б в Лаик заглянул Леворукий, Дикон, не колеблясь, обещал бы ему все, что угодно, только б Эйвон забрал его отсюда, но граф произнес «Да!».

– Герцог Ричард Окделл. Мы готовы принять вашу клятву.

– Я, – слегка запнувшись, произнес Дикон, – Ричард из дома Окделлов, добровольно вступаю в братство святого Фабиана и клянусь чтить Создателя нашего и его земного наместника короля Фердинанда, да продлит Создатель его блистательное царствование. Я клянусь также слушать своих наставников, духовных и светских, и ни в чем не перечить им. Я отказываюсь от своего титула и родового имени до тех пор, пока не буду готов мечом и словом служить Создателю, Королю и Талигу. Я буду прилежным учеником, послушным воспитанником и добрым товарищем другим унарам. Я не буду вступать в ссоры ни с кем, с кротостью прощая врагам своим. Я не буду иметь тайн от своих наставников. Я не буду покидать поместье Лаик без разрешения моего капитана и не стану встречаться ни с кем из родных, не спросив на то дозволения. Если я нарушу свою клятву, да буду я в этой жизни лишен титула и дворянства, а в жизни вечной да настигнет меня кара Создателя.

– Готов ли ты к трудностям и испытаниям во славу Создателя и короля Фердинанда?

– Я готов. В полдень и в полночь, на закате и на рассвете.

– Да будет по сему! – наклонил голову священник

– Я свидетельствую, – буркнул Арамона.

– Я свидетельствую. – Голос Эйвона Ларака прозвучал обреченно.

– Унар Ричард, проводите графа Ларака и возвращайтесь. Отвечайте: «Да, господин Арамона».

– Да, господин Арамона.

Эйвон поднялся, старомодно поклонился и первым вышел из кабинета. Дикон последовал за ним, чувствуя, как его спину буравят глаза людей и портретов. Давешний слуга со свечой поджидал у порога. У них отняли даже прощание!

В сопровождении похожего на серую мышь человечка Ричард и Эйвон миновали полутемные переходы и вышли под серое, низкое небо. Умник стоял у лестницы, нетерпеливо перебирая ногами – ему тоже не нравилось это место.

– Прощайте, Ричард, – граф Ларак старался говорить спокойно и буднично, – надеюсь, вы не забудете того, что обещали.

Он говорит не о клятве, понял Дик, вернее, не о клятве унара, а о вчерашнем разговоре.

– Да, господин граф. Я поклялся, и я исполню.

Эйвон, как всегда с трудом – мешала больная спина, – взобрался в седло. Умник рванул с места, не дожидаясь приказа, и всаднику пришлось натянуть поводья, вынуждая жеребца идти шагом.

Ричард повернулся и пошел за слугой, хотя ему мучительно хотелось броситься вдогонку, еще раз обнять Эйвона и сказать… Что говорить, он не знал. Ну, пусть не догонять и не обнимать, но хотя бы крикнуть, чтобы дядя обернулся и махнул на прощание рукой, но юноша вспомнил слова кансилльера и не оглянулся.

Арнольд Арамона ненавидел очень многих и имел на то все основания. Ничего хорошего от всяческих герцогов и баронов комендант Лаик не видел, и еще вопрос, кто был хуже – старая знать или «навозники». Отбери у них титулы и владения, и что останется? Но беда была именно в том, что у аристократов титулы и деньги были, а у Арнольда нет.

Тридцать с лишним лет назад молодой провинциал явился в Олларию, намереваясь стать по меньшей мере маршалом и возлюбленным парочки герцогинь. Не вышло. Для того чтоб выбиться хотя бы в полковники, требовалось или отвоевать лет десять в Торке, или иметь протекцию. Герцогини тоже не спешили падать к ногам Арнольда, а служанки и горожанки честолюбивого молодого человека не устраивали.

Дальше дела пошли еще хуже. Началась война, и полк, в который записался Арнольд, отправили в предгорья Торки, где будущему капитану пришлось хлебнуть лиха. Арнольд отнюдь не считал правильным рисковать единственной головой ради чего-то лично ему ненужного. Гвардейское молодечество требовало лезть в огонь, распихивая товарищей, а вечером за кружкой вина со смешком смаковать дневные приключения. Это было глупым, а Арнольд Арамона глупцом не был, он хотел жить, причем долго и хорошо.