Выполнив свою задачу, богини – все еще в облачении танцовщиц – покинули «родильные покои» и увидели, что Раусер все еще продолжает сидеть перед дверью. «Да возрадуется твое сердце, Раусер, – ободрили они жреца, – у тебя родилось трое детей». Он ответил: «Что я могу для вас сделать, женщины? Пусть этот мешок с зерном возьмет ваш носильщик. Примите зерно как плату и прикажите приготовить из него пиво».

Эта история – часть долгой и замысловатой легенды – есть самое подробное из дошедших до наших дней описаний родов в Древнем Египте. Остальные источники содержат очень мало ясных сведений, однако, суммируя их, мы все же можем получить представление о том, как производила на свет ребенка древнеегипетская мать. Она сидела или лежала на сделанном из кирпичей сиденье. Поскольку такие «акушерские кресла» до наших дней не дошли, можно предположить, что их сооружали лишь по мере надобности и разбирали после использования. Надписи говорят, что роженица находилась «на кирпичах». Из иероглифов мы можем сделать вывод, что положение, в котором проходили роды, напоминает то, в котором роды происходят и в наши дни – знак для обозначения роженицы представляет собой изображение сидящей с поднятыми ногами женщины. Иероглиф «рожать» – рисунок женщины с округлым животом, стоящей на коленях; ниже ее тела видны ручки и головка ребенка. В нашем распоряжении имеется и несколько довольно натуралистических (с эстетической точки зрения) маленьких статуэток, изображающих процесс рождения практически так же, как и иероглиф. Наряду со статуэткой роженицы сохранились фигурки поддерживающих ее спереди и сзади женщин, а также стоящей перед ней восприемницы, готовой взять ребенка на руки.

И это – практически все, что нам осталось. Один из потенциальных источников информации по этому предмету – медицинские папирусы, – хоть и содержат кое-какие сведения по гинекологии, ни слова не говорят о родах и технике акушерства.

Кажется поразительным, что древние египтяне, сообщив нам множество подробностей о своей жизни – вплоть до самого смертного часа, оставили так мало сведений об этих двух весьма важных предметах. Впрочем, кажущееся обилие материалов на самом деле иллюзорно – их много только по сравнению с тем, что сохранилось от других догреческих культур. Только вдумайтесь в такой факт: любой египтолог вполне способен, занимаясь исследованиями, изучить все до единого документы в своей области, все первоисточники – и при этом у него еще останется время изучить труды других египтологов и написать один-два собственных труда. Исследующий же историю своей страны ученый не в состоянии сделать что-либо подобное даже при изучении периода в тридцать лет – не то что в три тысячи. Он не сможет даже ознакомиться со всеми первоисточниками: повестями и рассказами как известных писателей, так и второстепенных, с посмертными завещаниями, с отчетами с заседаний судов, с юридическими документами, личными и деловыми письмами, с текстами договоров и со сводами законов, с научными трактатами и так далее.

Я пишу об этом не из тайного злорадства по отношению к египтологам, чьи источники столь скудны, а только для того, чтобы выразить сожаление. Книги о Древнем Египте часто вводят читателя в заблуждение, выдавая гипотезы за установленные факты и высказывая предположения столь уверенно, будто они уже доказаны. А между тем предлагаемые гипотезы часто отнюдь не бесспорны – поскольку документов, которые могли бы восстановить истинную картину во всех подробностях, просто не существует. Именно по этой причине в книгах, которым можно доверять, так много оговорок: «возможно», «по всей видимости», «вероятно». Из чисто стилистических соображений ученые избегают писать «может быть», но этими словами можно предварить добрую половину текста любой книги по Древнему Египту, включая и эту.