В общем, еще минут тридцать ректор и декан изображали дирижеров – экспрессивно махали руками и что-то бубнили. Зазноба эльфа смотрела на них со священным трепетом. Я с сомнением. Хотелось есть, пить, писать.

              По окончанию мероприятия, столбы остались в зале, у ректора образовались срочные дела, декан потащил меня к себе, а его мамзель потопала приводить себя в порядок. Я требовала, чтобы меня тоже пустили носик припудрить, но мне пообещали припудрить все не отходя от кассы. Попыталась переобуться в воздухе. Имитировала смертельную болезнь. Не учла, что декан – лекарь. В итоге добилась только обещания физического наказания, если не прекращу придуриваться.

-Лера, давай вернемся к тому, что произошло в аудитории. Как ты вызвала стихии? Что произошло?

-Не знаю. Я там жидкость какую-то пролила. Ваша дама бросилась к луже. Я попыталась ее спасти. Почему в мозгу всплыл такой сложный сурдоперевод – не знаю.

-Во-первых, мадам Солье не моя дама.

-Ну да, ну да. У вас вон аж зубы крошатся, как вы ее хотите!

-У меня ничего не крошится! У меня не может что-то крошиться! Я еще достаточно молод, эльфы живут больше тысячи лет!

-Етить колотить! А вы динозавров видели?

-Каких динозавров? Кто это?

-А, никто. Не забивайте голову. Слушайте, а сколько вам лет? Я что-то не помню, чтобы вы отмечали дни рождения. Ну там, праздничный торт со свечами, поздравления. В вашем случае, конечно, торт дикобраз. Свечи должны торчать со всех сторон. Я вот каждый год отмечала днюху!

-А смысл? Когда живешь так долго нет причин торопиться и отсчитывать года.

-Ну да, ну да. А во-вторых, что?

-Во-вторых, я не знаю, что такое сурдоперевод.

-А! Это какие-то непонятные пасы руками. Повторить не смогу, не просите.

-Хорошо, я понял. Но ведь должно быть что-то, что привлекло в тебе стихии. Расскажи о себе, о своих родителях. О родных, друзьях.

-Что рассказать? Все как у многих.

-Расскажи.

              Я ненадолго задумалась, вспоминая себя в той, прошлой жизни.

-У меня была только мама. Отец ушел от нас, когда я была маленькой. Сколько помню себя, мы жили вдвоем. Было непросто, но у нас всегда было тепло, душевно. Хотелось бежать домой, в нашу маленькую уютную квартиру. Это был причал, где всегда тебя ждала поддержка, любовь, сладкий чай и ватрушки. – улыбнулась, вспоминая мамино лицо, с россыпью мелких морщинок вокруг глаз, зачесанными в пучок седыми волосами и мягкими, немного шершавыми руками - Только маме я была нужна такой, какая я есть. Только она ничего от меня не требовала, не просила. Просто любила.

              Сердце сжалось от невыносимой тоски, и я осознала весь ужас, весь трагизм ситуации. Все, все,  все, что со мной происходит, это навсегда! Я ничего не могу изменить! Я не увижу родных и любимых людей, я больше никогда не увижу маму, я обрекла ее на одиночество и горе, на страшное наказание – неизвестность.

              Я представила ее выплаканные ночами глаза, ее потускневший взгляд, которым она бесконечно вглядывается вдаль, в надежде увидеть знакомый силуэт. Ждущую у дверей, на старой табуретке, безмолвно произносящую молитву, с пустым взглядом, уткнувшемся в мое пальто на вешалке. Ее бесцельные брожения по городу, в поисках знакомых черт, слезы в уголках глаз... За что? Накажите меня! Бейте меня! Пытайте меня! Дайте принять эту боль за нее!

              Из глаз потекли слезы,  я стала задыхаться, в попытках сделать хоть один глоток воздуха.

-Лера! Что с тобой? – Амариэ подскочил ко мне, подхватил на руки и посадил на кресло.