Я соврал в шутку про самые ближайшие планы, в надежде, что этого пока хватит. Но Света надула губки и сказала:

– Не, ну я серьёзно…

Я ответил серьёзно:

– Дальше мы учиться будем. Надо фазанку закончить. Я в институт собираюсь поступать.

Света потянулась вверх, ухватила зубами мочку уха.

…

Потом мы лежали на боку, она прижималась спиной ко мне и колыхала рукой географическую карту мира.

– Мы могли бы жить вместе… – Сказала она.

– Как ты себе это представляешь? – спросил я.

– У вас трёшка, твои могут выделить тебе одну комнату, если мы поженимся… Ну, как вариант.

Я посчитал до десяти и спросил:

– А мы уже женимся?

– А ты не хочешь? – голосом трёхлетней девочки спросила Света, поглаживая Африку.

Не давая мне ответить, она развернулась и впилась мне в губы, делом доказывая, как хорошо было бы на ней жениться. Но в мои планы это точно не входило.

…

Потом мы лежали молча. Я молчал, чтобы не делать больно. Света молчала, чтобы я заговорил первым. Мы долго молчали, потому что выдавить хоть что-то из себя я не мог. Я настолько не умел говорить слово "нет", что уже продумывал детали потенциальной свадьбы с тайным облегчением осуждённого, уже сидящего на электрическом стуле. "По крайней мере скоро это кончится" – убеждал себя он/я. В этот момент с треском распахнулась входная дверь. Мы замерли. Хриплый женский голос пробурчал что-то матерное. Загремела падающая полка. Опять маты.

– Мать Рустика, – шепнул я тихо Свете.

– Блиин, – ответила она. И тут вскинулась: – Свет!

Она потянулась к настольной лампе, которую мы зажгли вместо ночника, щёлкнула тумблером. Но нас уже заметили. Мать Рустика дернула за ручку двери. Хорошо, что я запер её на щеколду.

– Русь! – Она бахнула кулаком в дверь. – Открой!

Мы лежали не дыша. Я понятия не имел, что делать, если щеколда не выдержит, и она войдёт внутрь.

– Ру-уся! Открой маме! – Не унималась она. – Я знаю, что ты там.

В дверь снова бахнуло, уж не лбом ли.

– Рустам! Открывай немедленно! Опять бабу привёл?

Судя по голосу, она сползла на пол:

– Такой же кобель как папаша твой… – Бурчала она, сидя на полу – Все вы одинаковые… Трахари…

Она продолжала бить в дверь то ли локтём, то ли затылком, но уже без былого энтузиазма, и вдруг завыла:

– Открывай, я твоей шалаве волосья повыдираю!

Заскрипела лестница. Я услышал усталый голос Рустика:

– Мать, ты чего орёшь? Я наверху живу давно.

Он помог ей подняться.

– Сынок, там кто-то есть. – Сказала мать заплетающимся языком.

– Мам, там никого нет.

– Нет, есть, дверь… прр… не открывается. Изнутри заперлись. Может, воры?

– Мам, ну какие воры? Что у нас воровать? Да перекосило её просто. Завтра поправлю. Пойдём спать… Пойдём, я тебя уложу.

Голоса удалились. Через несколько минут Рустик поскрёбся в дверь.

– Ну что вы? Всё в порядке? Не напугались? – Спросил он.

Я отмахнулся:

– Нормально. Нам лучше уйти, наверное.

– Куда вы пойдёте посреди ночи? Спите спокойно… Или не спите неспокойно… Я её спать уложил, она до обеда дрыхнуть будеть, хоть из пушки стреляй. Бухая в дымину. Всё, давай, закрывайся. Светик… – Он помахал рукой и скрылся в темноте.

Утром мы тихонько выбрались из дома под богатырский храп мамы Рустика. Уехали в центр. Я сослался на выдуманное обещание помочь в чём-то там по дому и сбежал, чтобы не продолжать душный ночной разговор. Встретились возле автобуса в Андреевку. Я обнял её, попросил не торопить события, нежно поцеловал в губы, опять глупо понадеявшись, что этого хватит. Потом мы работали, и я всегда оказывался на грядках где-то недосягаемо далеко от участка Светки, и всё думал, что само оно как-то рассосётся, и не дура ж она, всё сама поймёт. А потом совхоз устроил дискотеку, и всё стало совсем невесело.