Такова уголовно-следственная статистика за январь 1933 года. Здесь нет никаких указаний, что хотя бы один из случаев связан с попыткой «уберечь собственные семьи от голода», как о том пишет Снайдер.

Ссылка на Дэвиса и Уиткрофта посвящена теме спекуляции зерном и попыткам советского руководства ликвидировать ее – с хорошими, хотя далеко не окончательными результатами.

Спекуляция зерном вредила всему, что стремились осуществить Советы: сбору с колхозов зерна в качестве налога для обеспечения питанием рабочих в городах; максимально широкому и насколько возможно справедливому нормированию имеющегося зерна, учитывая неурожаи и голод. Колхозники, спекулировавшие зерном, обычно воровали его у колхоза, делая его, таким образом, недоступным ни для государственных хлебозаготовок, ни для использования другими колхозниками. Покупали зерно исключительно те, у кого водились деньги, то есть не деревенская беднота; вот почему спекулятивная торговля зерном угрожала любым попыткам справедливого распределения хлеба в условиях голода. Последнее означало то, что прежде случалось в голодные годы: богатые продолжали есть, а бедные – голодать.

Еще Снайдер утверждает, что в качестве резерва Советский Союз сберегал 3 млн т зерна. Дэвис и Уиткрофт напрямую не указывают размер «резерва» (они используют термин «запасы») на декабрь 1932 года, отмечая, что в июньском (1933) плане значилось 3608 млн т, а далее заключают:

«Подобные надежды наверняка вызывали серьезный скептицизм со стороны тех немногих руководителей, которые знали о судьбе прежних попыток накопить хлеб» (с. 196–197).

Далее Дэвис и Уиткрофт пишут, что в действительности на «1 июля 1933 года общий объем запасов составил 1392 млн т», включавший в себя семенное зерно (с. 236). Снайдер не говорит, где ему удалось отыскать цифру в 3 млн т, сохраняемых в декабре 1932 года в качестве резерва.

Заключение. Ни одно из наиболее важных положений Снайдера по данному пункту не документировано теми источниками, которые он приводит.

Следующее утверждение Снайдера с особой ясностью показывает его недобросовестность:

«В конце декабря 1932 года Сталин одобрил предложение Кагановича насчет того, что посевное зерно для весны нужно изымать ради выполнения годового плана хлебозаготовок. Из-за этого у колхозов не осталось, чем сеять следующей осенью озимые» (с. 73).

Конечно, ничего подобного не было. Сталин и Каганович совершили бы огромную глупость, изъяв семенное зерно и ничего не оставив для сева. Утверждение Снайдера, вероятно, связано с директивой Политбюро от 29 декабря 1932 года и другими решениями, разобранными ранее при обсуждении п. 5.

Правительство отказывалось снижать план хлебопоставок, считая, что не выполнившие его колхозы и единоличники прячут зерно. Зачем? Конечно же, для питания, но и для продажи. Спекуляция на черном рынке в период голода сулила огромные барыши, поскольку цены взлетали намного выше, чем обычно.

Тезис о «запланированном голоде» понадобился Снайдеру, чтобы в отношении «массовых убийств» уподобить СССР нацисткой Германии, а Сталина – Гитлеру. «Семь политических практик» служат Снайдеру доказательствами того, что советское руководство преднамеренно морило голодом Украину. Читателям нетрудно убедиться: тщательной проверке подверглась каждая из ссылок, с помощью которых Снайдер пытался обосновать свои «политические практики». И ни в одной из них нет доказательств для утверждений Снайдера об организованном голоде.

Снайдер прибегает к различным видам псевдоссылок. В первом случае приводимый им источник совсем ничего не содержит в подтверждение его утверждения. Такого рода цитация – просто блеф. Читатели наивно полагают, что такой профессор истории Йельского университета, как Снайдер, обязан добросовестно цитировать источники, а стало быть, действительно располагает доказательствами своих утверждений.