За окном раскинулось небольшое поле, ближе к реке поросшее редкими пойменными деревьями, возле Найбы узкая сплошная полоса пойменного леса. На этом поле тоже множество ямок, таких же, как на поле у дороги. Что за дурдом?

– Слушай, Женя, а кто это здесь ерундой занимался, лунок нарыли, как будто лес собрались сажать?

– Омоновцы. Так ты куда собрался?

– На Десну собрался. А на хрена омонцам эти лунки?

– Шутить изволите, хочешь в Найбе утонуть?

– Ты расскажи, зачем омоновцы столько лунок понаделали? И вообще, откуда они здесь взялись омоновцы эти?

– Вот я тебя и спрашиваю, куда собрался, оставайся, вечером расскажу, история длинная, длинная. Вода спадёт, пойдёшь на Десну. Да же поедешь.

– Это на чём это я поеду, верхом на косолапом, ручной медведь есть?

– Ручного нету, медведица с двумя медвежатами каждое утро на помойку ходит и горящий в двадцати метрах костёр ей до лампочки.

– Ну я наверное её сегодня и видел.

– Енот ручной есть, на привязи сидит. Как только перевал откроется. Сюда приедут рабочие Углезаводского лесничества. Они лес на Десне сажают. У них стан на какой-то большой, главной развилке.

– Это, наверное, где Литовская с маленькой Десной сливаются, больше развилок нету. До Десны я то и сам дойду, а пока можно у тебя пожить, я в сущности не куда не спешу.

– Живи, я соскучился по людям. Тем более ты можно сказать свой, тебя в Пихтовом помнят, единственного пихтоварщика, я даже про тебя слышал.

– Так меня лесорубы за своего и считали. На день лесного работника мне пива дали и подарок съедобный, наши пихтоварщики побежали, а им хрен, вы, мол, чужие. Женя, у тебя путный инструмент есть?

– Какой путный инструмент?

– Топор, ножовка, рубанок?

– Топоров хватает, ножовок тоже, рубанки есть, но хреновенькие. Здесь много плотницкого инструмента было, быковчанам отдал, мне не жалко, покушаем, отдохнём, покажу инструмент. А зачем тебе?

– Топорища надо сделать, без топора остался. Не жалко тебе, чужой инструмент разбазарил?

– Надо вовремя продукты привозить или хотя бы деньги, я здесь с голода чуть не подох. О, кстати мне тоже топорища нужны, я тоже сделаю.

– А ты делал топорища? – парниша осуждающе посмотрел на нового товарища, умирающего с голода. Быстро понял от чего сторож умирал, от недопитая.

– Ну посмотрю как ты делаешь, да и сделаю, руки у меня растут откуда нужно. Я просто не видел, как делают топорища, давно бы сделал.

– Я тоже такой же, разок посмотрел, сфотографировал, а потом уже сам делаю. А тебе Жека сколько лет?

– Сорок пять в августе будет.

– Ты, однако, молодо выглядишь.

– Да и ты, выглядишь на много моложе своих лет. На вид лет двадцать пять. А по паспорту, наверное, четвертый десяток разменял, так?

– А ты что экстрасенс или маг, возраст узнаешь?

– Нет, просто логическое мышление. Ведь у Васька не может в товарищах находится двадцати летний пацан. Он-то где-то моих лет, да?

– Ага, твоих лет, на шесть лет тебя моложе, просто Чапай пьёт здорово, точней пил. А теперь заколдовался.

– Чего сделал, может, закодировался, а не заколдовался? – Женя удивлённо уставился на парнишу.

– Да не один ли хрен, если с головой нелады. Что кодировка, что заколдовка, если ты по жизни дурак! Умный не когда не пойдёт кодироваться, кодируются глупые и слабаки. Кодировка – это ещё один метод отъёма денег у дураков.

– Да, здесь ты прав, я вот тоже сильно пью, но кодироваться, как ты выражаешься колдоватся или заколдовываться не собираюсь.

– Чего ты сильно пьёшь, воду с Найбы или знаешь косолапых которые самогон гонят?

– Тимофей здесь водка рекой течёт. Вот сейчас лесники приедут, и потечёт водка. Следом за ними Быковчане на мотоциклах, а следом отдыхающие. Здесь у меня как отель Найба. Кроватей много, балки не текут, в некоторых балках печки поставил. Начальство меня забыло, надо ведь как-то выживать.