Второго января после обеда взялась писать. Но только успела отстучать на компьютере, что «теперь в опасности все беременные страны» – в дверь звонок. Посмотрела в глазо́к – мужик незнакомый. Выкрикнула:

– Кто там?

Гость хмуро отозвался:

– Полиция.

И приложил к глазочку распахнутое удостоверение.

Перед соседями позориться нельзя – пришлось открывать. Залепетала испуганно:

– В чем дело?

– Просто поговорить, госпожа Кременская. – И добавил со значением: – Пока – просто поговорить.

Полицию Ксюша не жаловала еще с тех пор, как школьницей подворовывала из магазинов (просто по приколу) и попалась. Но сейчас-то что? Забавы прошлого давно отставлены, а что с налогами у нее заваруха – так это не полиции дело.

Мужик сочувственно даже говорит:

– Что, девонька, облажалась? Климентьева на тебя в суд подает.

– Это кто? – попыталась придуриваться.

– Да знаешь ты кто. Про сына ее писала. Как он трупы во дворе якобы прятал. И по всей стране беременных убивал.

– У меня в тексте пометка, – начала защищаться Ксюша, – по непроверенным данным!

– Для иска за клевету материала хватит, – заверил гость. И зловеще добавил: – Так что на штраф тысяч в пятьсот ты налетела. Человек, которого ты на всю страну объявила маньяком, сейчас в тюрьме. Новое убийство совершить никак не мог.

– Но… это моя работа – писать о преступлениях. И выдвигать различные версии.

– Никто не запрещает. Как я понимаю, про Рыжкину тоже будешь клепать. Вперед, с песней! Любые идеи выдвигай. Единственное «но»: народ запугивать не надо. Приплетешь «маньяка» – пожалеешь. Поняла?

– Да кто вы такой?

– Ксюша, – сказал гость ласково, – в «XXL»-то про твою судимость знают – за кражи из магазинов?

Она побледнела.

– А почему тебя в «Молодежные вести» не взяли, на работе рассказывала?

– Я сама туда не пошла.

– Но интересная, однако, закономерность. Пока на практике в газете была – у сотрудников деньги из сумок пропадали. Как покинула «Молодежные вести» – ни одного прецедента.

– Да вы! Вы сами клевещете!

– Деточка, не надо громких слов. Я просто предупреждаю. Пока по-хорошему. Про маньяка в своей газетке – больше ни слова. А то ведь можем и наркотики у тебя найти. Хорошо меня поняла?

И Ксюша испуганно закивала.

Когда Надя узнала про «новогоднее» убийство, горько расплакалась. Жалела, впрочем, не столько женщину. Всхлипывала:

– Почему такая несправедливость? Ее малыш в этом году родиться должен был, мир увидеть! Но вместо этого – мертвый…

А как по телевизору объявили, что в гибели женщины, вероятно, повинен ее сожитель, сказала злобно:

– Сама бы ему глаза выцарапала! Нет, лучше печень вырвала!

Дима нетипичным для Нади жестоким словам поразился, но ничего не сказал. И спорить не стал – пусть лучше думает, что виноват близкий Рыжкиной человек.

Сам он очень надеялся, что Савельев воспринял его предостережение всерьез, и верещать про маньяка, запугивать таких, как Надя, Ксюше Кременской не позволят.

…Праздники прошли скомкано. Митрофанова то безудержно весела, то смотрит по телику сентиментальную глупость, и сразу слезы на глазах. Кучу денег спустила на тесты, по несколько раз в день делала, докладывала:

– Вторая полоска все ярче!

Дима браво отвечал:

– Ну, прекрасно!

Хотя с каждым днем перспективы представлялись все менее радужными. Хлопот прибавится несомненно. Да и Надька как-то очень быстро обращалась из заботливой подруги в царственную особу. Никакого тебе больше кофе в спальню: сама валялась, просила, чтобы чаю принес. Сапожок подставляла: молнию ей, видите ли, сложно расстегнуть. Мучила его разговорами, что гостевую комнату надо будет переделать в детскую, а ей теперь обои клеить нельзя – беременным руки поднимать нежелательно.