Мы ссорились, разбегались по своим квартирам, дулись там друг на друга, потом Герман дежурно просил прощения, я дежурно прощала – оба знали, что это абсолютно ничего не значит. Несколько дней или даже недель встреч на нейтральной полосе, потом у кого-то дома, не задерживаясь надолго. Несколько дней – или недель – счастливой, вполне супружеской жизни. И все по новой.

Но последние пару месяцев у нас, на удивление, все было почти идеально. И я даже думала, что после стольких лет мы наконец притерлись друг к другу. Ни ссор, ни обид, ни взаимных претензий. Я приноровилась писать на кухне, на новом диванчике, и Герман мешал мне только во время своих визитов в холодильник. Впрочем, это я вполне могла вытерпеть. Да и с сексом все было прекрасно. Может, не так бурно и часто, как в первые годы, но все равно с удовольствием.

Странное дело, только сегодня утром я думала о том, что, может быть, наш третий поход в загс окажется более удачным. Нет, разговора об этом пока не было, но если уж так все неплохо идет… И тут маменьку дернуло за язык поинтересоваться во время обеда, не собираемся ли мы наконец расписаться. С ее стороны это было чистой воды провокацией, потому что я настоятельно просила ее не заводить подобных разговоров.

Герман вполне ожидаемо завелся и не слишком вежливо ответил, что мы сообщим ей об этом, когда сочтем нужным, но никак не раньше. Мама не менее ожидаемо обиделась, демонстративно встала из-за стола и уселась в кресле с книжкой. Мы быстро доели, строя друг другу ужасные рожи: «Ты что, промолчать не мог, идиот?» - «Да задолбало уже, сколько можно?!»

И вот теперь Герман возился в саду, заканчивая починку то ли поливалки, то ли еще какой мелкой техники, а я лежала в гамаке и нервно листала журнал, даже особо не вглядываясь в страницы. Раздражение и напряжение висело в воздухе, как дымовая завеса. По большому счету, мама ничего ужасного не спросила. Но надо было слышать ее интонацию, так что Германа вполне можно было понять… В общем, я сильно подозревала, что день напрочь испорчен. И хорошо если только один.

Закончив, Герман вымыл руки и кивнул в сторону Жорика: мол, поехали, хватит уже. Мы быстро собрались и сели в машину. Мама, хоть и дулась, все же не забыла попросить, чтобы мы заехали в ортопедический салон и купили ей новые компрессионные чулки. Нет, у нее не было варикоза, но она считала, что есть. Будучи ревностным адептом секты самолечителей, мама исповедовала непреложное: после сорока человек либо сам себе доктор, либо сам себе дурак. А интернет почитала за пророка. Что касается чулок, их надо было купить непременно в салоне у Финляндского вокзала, по дисконтной карте.

Герман тихо кипел, как бульон под крышкой на медленном огне.

- Может, лучше мне? – спросила я, но он только плечом дернул.

Права мы оба получили в восемнадцать лет, и практический стаж вождения у нас был почти одинаковый. До появления Жорика Герман изредка водил отцовскую Мазду, когда приезжал к родителям в Выборг, а я сидела за рулем чаще, чем он, на протяжении последних пяти лет. Но когда мы ехали куда-то вдвоем, уступала водительское место ему. Испытывая при этом нешуточную ревность. Все-таки у машины, как и у собаки, может быть только один хозяин. Тем не менее, это было меньшим злом, чем слушать его придирки и советы.

Дождь собирался еще с утра, но полил, как только мы выехали из поселка. Настроение это явно не улучшило. Слово за слово, и где-то ближе к Озеркам мы наконец сцепились. Причем мама, которая лезет не в свою дело, была только отправной точкой. Конечно, ругаться в машине – это верх слабоумия, и я честно пыталась заткнуться, но Германа было уже не остановить. Как будто выплескивал все накопившееся за два месяца.