А ведь обычно я была своей внешностью, скорее, довольна, чем нет. Правда, вот фотографии, которую Герман сделал год назад в Сочи, завидовала черной завистью. На ней я была такой красивой, какой никогда не была в реальности. Он увеличил ее и повесил на стену в рамке. По идее, портрет должен был чесать мне чувство собственного величия, но на деле я испытывала, глядя на него, комплекс неполноценности. Потому что у него и глаза были больше и зеленее, и волосы гуще, и нос изящнее, а уж фигура – и вовсе мечта.
Я долго лежала без сна. Хотелось повернуться на бок, но было нельзя. Адреналиновая буря улеглась, и я ясно осознала, что, если бы не надежный танк Жорик, мы бы с Германом запросто могли погибнуть. Во всяком случае, я точно. Или не отделалась бы так легко. И теперь избавиться от него, как от сломанной игрушки?! Я снова начала злиться.
Наконец подкрался рваный неглубокий сон – как отголосок наркозных кошмаров. Я от кого-то убегала, пряталась. Кто-то гнался за мной на черной Самаре. А потом меня все-таки поймали и повели на расстрел. Но я открыла в браузере новое окно и ушла в интернет. Там все было белое-белое, и откуда-то сверху лился яркий свет. И снова я увидела черный мужской силуэт: свет был за его спиной, и я не могла разглядеть лица.
6. 5.
15 июня
Ольга Андреевна пообещала выписать меня в пятницу, если разрешит невролог. Или в понедельник, если не разрешит. Разумеется, я хотела побыстрее домой. Хотя и понимала, что в больнице для меня вообще курорт. Валяйся себе, никаких бытовых забот. Наша палата значилась лежачей, еду нам привозили на раздаточной тележке. И даже на уколы не надо было ходить в процедурную. Меня в лежачие записали из-за сотрясения мозга. Впрочем, головокружение и тошнота прошли уже через день. Рука, правда, ныла, ребра тоже.
Герман исправно приходил каждый день, приносил вкусненькое, интересовался самочувствием, рассказывал всякие забавные вещи и вообще вел себя как образцовый муж. Как будто пытался реабилитироваться за свой первый визит. И насчет продажи Жорика больше не заикался. Мне даже стало немного неловко, что я так на него окрысилась. Мама больше не приезжала, только звонила, что меня вполне устраивало. Совесть пыталась упрекать, но я не могла не признать, что любить ее на расстоянии у меня получается лучше.
С соседками мне повезло. Людмила большую часть времени не подавала признаков жизни – лежала себе, уткнувшись в телефон, и только изредка вставляла реплики в наш разговор. Катя была болтливой и шумной, но надолго ее не хватало. Потрещав, она или засыпала, или включала музыку в наушниках. Но даже за эти ее короткие приступы чего мы только не обсудили.
С утра я ждала звонка Германа, который должен был поехать в ГИБДД на разбор полета. Время уже перевалило за обед, а он так еще и не позвонил. Чесались руки набрать самой, но я себя одергивала: а вдруг все как раз в самом процессе.
Между делом появился маленький лысенький невролог. Побил молоточком, поводил пальцем перед носом, задал пару вопросов и сказал, что не видит причин меня задерживать. Пришедшая следом Ольга Андреевна подтвердила: если завтра утром анализы будут в норме, к обеду она меня отпустит.
Я обрадовалась и… немного огорчилась. Самую капельку. Потому что втайне рассчитывала еще раз увидеть Максима. Без всякой, как сказала Катя, практической надобности. Просто так. Он же сказал, что у него смена через неделю. Будет оперировать, но и к своим пациентам тоже зайдет. А меня здесь уже не будет. Ну что ж… ладно.