Только на миг я оторвала глаза от этого розового великолепия и наткнулась на темные глаза Эдварда. Он хмуро смотрел на Уильяма, но тот понимал его без всяких слов — и на немой вопрос в глазах друга просто покачал головой.

Широкоплечий Эдвард скривился, закатил глаза. Им не было никакого дела до того, что происходит вокруг и что мои одноклассницы уже по второму кругу выводили «С днем рождения тебя», поскольку я все еще тормозила с зажженными свечами. Конечно, таких взрослых, как они, совсем не волновало, что загадает девочка с розовыми волосами и в розовом платье в свой день рождения. Что-нибудь розовое, наверное.

Эдвард словно почувствовал, что я смотрю на него. Улыбнулся через силу, все-таки вспомнив, где и в какой момент находится. Кивнул на торт и прошептал беззвучно:

— Задувай, Пинки Пай.

Я набрала полные легкие воздуха и вдруг подумала:

«К черту комнату! Хочу их.

Обоих.

Хочу, чтобы однажды, когда вырасту, они увидели только меня и больше не смели отводить глаза в сторону, если я буду рядом. Чтобы смотрели только на меня, ожидая каждое мое слово или моих действий.

Хочу, чтобы видели только меня, даже если вокруг будет, как сейчас, полным-полно народу. И оба принадлежали мне.

А еще хочу, чтобы однажды они оба меня поцеловали».

А после задула свечи.

10. Глава 10. Кейт

Наши дни

Ворону хватило всего мгновения, чтобы оценить мое состояние, когда я вышла из машины. Халат остался на сидении, и он сам сдернул его и набросил мне на плечи. А после метнул в Медведя такой взгляд, что будь он кинжалом, то пронзил бы его насквозь.

Медведь только пожал плечами.

— Она шлюха. А я не собираюсь сдерживаться, — был его ответ.

Положив мне руку на поясницу, Ворон мягко подтолкнул меня к дому следом за Медведем. Завел в дом по каменным ступеням и свернул вправо, к гостевой, очевидно, спальне на первом этаже.

Это была абсолютно необжитая комната, с мертвенно-бледными голубоватыми обоями на стенах и узкой односпальной кроватью у стены. Ее размеры мне понравились.

— Прими ванну и приведи себя в порядок. Через час тебе доставят нормальные вещи.

Это что? Забота?

Это было так дико слышать от него, что я, должно быть, уставилась на него квадратными глазами.

— А что ты думала, мы закуем тебя в наручники и оставим голой?

Хотя Ворон шутил, при этом ни его глаза, ни губы не улыбались. Может быть, эти слова и не были далеки от истины.

— Спасибо.

Я заставила себя произнести это. Мне действительно стоило его поблагодарить, а одно крохотное спасибо все равно не уменьшит моей ненависти к ним обоим. Пусть Ворона не было в машине, это не значит, что уже вечером он не сделает со мной того же.

— Ты ему понравилась.

Он говорит про Медведя?

Ровный, холодный голос Ворона совсем не окрашен эмоциями. Не знаю, когда и зачем он стал говорить именно так — безлико и холодно. Об этом в досье на него у ФБР не было сказано ни слова. Только в борделе Ворон позволил ярости одержать над собой верх, и то на короткое мгновение, быстро взяв себя в руки.

Я кладу это воспоминание в крохотную воображаемую шкатулку, где буду копить все важные, отличительные, необъяснимые детали, которые могут помочь мне выжить рядом с этими двумя мужчинами.

Я помню, как Уильям улыбался семь лет назад на лужайке перед моим домом, когда Эдвард, поливал меня и моих подружек из шланга холодной водой. Тогда они еще пользовались настоящими именами, а не кличками.

Сейчас передо мной больше не светловолосый тихий Уильям. Это жесткий взрослый суровый Ворон.

И его глаза цветом напоминают густое северное море. Или раскрошенный лед в бокале с «Маргаритой». В них нет интереса, тепла и даже возбуждения. Хотя стоило ему взглянуть на мое полуголое тело, он тут же воспламенялся. Но сейчас Ворон другой.