Бородин протянул визитку.
– До свидания, – попрощался с ним майор и покинул кабинет.
В дверь тут же сунулась секретарша.
– Пациентка ждет уже десять минут, можно впускать?
– Через пару минут. И, будь добра, принеси еще воды.
Когда секретарша скрылась за дверью, Бородин вытер вспотевший лоб рукавом халата.
Беседа с опером тяжело ему далась. И все же Викентий был уверен, он был убедительным, и Карели ничего не заподозрил. Одно плохо, об алиби не подумал заранее…
Глава 4
Женщина, стоящая у окна, была прекрасна!
Тонкая, высокая, грациозная. Поза, в которой она застыла, позволяла оценить изящный изгиб бедра. Женщина стояла, чуть отставив длинную ногу, и Родион едва сдерживался, чтобы не упасть на колени и не прижаться к ней губами.
Он подошел к проигрывателю компакт-дисков (старенькому, но служившему верой и правдой), нажал на копку пуска. Из динамика зазвучала красивая инструментальная композиция. Родион слушал только такую. Или пение а-капелла. По его мнению, музыка и голос не сочетались. Либо одно, либо другое. Иначе одно отвлекает от другого. А зачастую марает… одно или другое.
– Как ты прекрасна! – прошептал Родион. Он знал, женщина не услышит его. Но это не имело значения. Он хотел сказать это, вот и сказал.
Из окна лился солнечный свет. Не слепящий, полуденный, а приглушенный, предзакатный. Очень теплый, мягкий, уютный. С бронзовыми бликами. Этот свет обволакивал тело женщины, и она была похожа на статую.
Родион подошел к ней, медленно опустился на корточки.
Робко приложился щекой к ее ноге. Она оказалась теплой. Солнце нагрело ее.
Закрыв глаза, Родион стал тереться о колено женщины. Как кот. И только потом позволил себе запечатлеть на нем поцелуй.
– Родя! – послышалось из-за двери. – Родя, ты дома?
Он вскочил на ноги, едва не уронив женщину. Она бы рухнула на пол, но Родион успел ее удержать.
– Родя!
– Тут я, тут! Иду! – проорал он и стал торопливо натягивать на себя одежду. До этого момента он был обнаженным. Как и его женщина.
В дверь заколотили.
– Ты зачем запираешься? Что за моду взял? – возмущался дед, явившийся, как всегда, без предупреждения. – Живет один и запирается, как будто в коммуналке!
– Если бы ты не шастал, не запирался бы, – пробурчал Родион себе под нос и бросился открывать.
Квартира эта принадлежала деду. Поэтому он и заваливался в нее, когда хотел.
Когда Родя разменял четвертый десяток, на семейном совете было решено отселить его от родителей. А то, живя с ними под одной крышей, так и не женится. Когда завтраки готовит и носки стирает мама, в заботе другой женщины не нуждаешься. А будет один обитать, глядишь, озаботится поиском второй половинки. Опять же станет для барышень более привлекательным. Мужчина, в тридцать лет живущий с мамой и папой, мало кого заинтересует.
И дед пошел на жертву. Он согласился уступить внуку свою квартиру, сам переехал к дочке с зятем. Однако без присмотра Родю не оставил. Навещал чуть ли ни через день. То цветы проверить, то сантехнику, она была старой, то почту. И Родю, конечно же! Сам дед в молодости был, как он сам выражался – «борогозником». Любил выпить, погулять. Женщин обожал. Из-за чего с первой женой развелся. Та не смогла его измены терпеть. И если б один жил в те годы, то устраивал бы в квартире «фестивали» (опять же слово из его лексикона). А если бы был трезвенником, как внук, то уж девочек водил бы точно.
Вот только Родя, как ни приди, всегда бывал в квартире один. Если, конечно, не считать пластиковой бабы, что стояла у окна. Дед, когда первый раз ее увидел с улицы, подумал, живая. Решил, внук обзавелся подружкой. А оказалось, у окна манекен стоит.