– Какое-то августовское обострение, – говорил Билли своему другу Леону несколько дней назад, когда они выпивали вечером в пабе на Темзе. – Сегодня пришел один весь в значках Звездного флота[1]. Жаль, не в мою смену.

– Фашист, – сказал Леон. – Откуда это у тебя такие предубеждения против задротов?

– Я тебя умоляю, – сказал Билли. – Это тогда была бы ненависть к себе, нет?

– Да, но ты еще куда ни шло. Ты, как бы это, под глубоким прикрытием, – сказал Леон. – Можешь улизнуть из задротского гетто, спрятать свой значок и вернуться с едой, одеждой и вестями из внешнего мира.

– М-м-м, как жирно.

– Ладно, – сказал Билли, когда мимо прошли коллеги. – Кэт, – бросил он ихтиологу, – Брендан, – другому куратору, который ответил:

– Как оно, Пробирочный?

– Пройдемте дальше, – сказал Билли. – И не волнуйтесь, скоро будет самое интересное.

«Пробирочный?» – Билли заметил, что один-два из его подопечных гадают, не послышалось ли им.

Прозвище зародилось на пьяных посиделках с коллегами в Ливерпуле, еще в его первый год в Центре. Это была ежегодная профессиональная конференция кураторов. После целого дня разговоров о методологиях и истории консервации, музейных планах и политике стендов вечернее расслабление началось с вежливой беседы на тему «А как вы к этому пришли?», затем превратилось в сеанс, когда все в баре один за другим рассказывали о своем детстве, а эти монологи, в свою пьяную очередь, стали раундом игры, которую кто-то окрестил Биографическим блефом. Каждый должен был привести о себе какой-то предположительно экстравагантный факт – однажды съел слизняка, участвовал в сексе вчетвером, пытался сжечь школу и так далее, – после чего истинность заявления выносилась на бурные дебаты.

Билли с каменным лицом заявил, что он – результат первого в мире успешного экстракорпорального оплодотворения, но лаборатория отреклась от него из-за внутренней политики и сомнений насчет согласия на эксперимент, почему официальные лавры и отошли кому-то другому через несколько месяцев после рождения Билли. Во время допроса о подробностях он с хмельной легкостью называл врачей, место, легкое осложнение во время процедуры. Но не успели все сделать ставки и услышать разоблачение, как разговор внезапно свернул в другую сторону и игру забросили. Уже два дня спустя, в Лондоне, коллега по лаборатории спросил, правда это или нет.

– Естественно, – сказал Билли с безэмоциональным дразнящим намеком, который означал и «конечно», и «конечно нет». С тех пор он и придерживался этого ответа. Хотя он сомневался, что ему кто-то верил, прозвище «Пробирка» и его вариации оставались в ходу.

Они прошли очередного охранника, большого и агрессивного, сплошь бритая голова и мускулистая упитанность. Он был на несколько лет старше Билли, и звали его Дейн Как-то Там – судя по тому, что слышал Билли. Билли кивнул и, как обычно, попытался поймать его взгляд. Дейн Этот-Самый, как обычно, проигнорировал скромное приветствие – к непропорциональной обиде Билли.

Но когда дверь закрывалась, Билли заметил, что Дейн признал кое-кого другого. Охранник чуть кивнул напряженному молодому человеку со значком – одержимому, который кратко стрельнул глазами в ответ. Билли заметил это с удивлением, а сразу перед тем, как дверь между ними закрылась, он заметил, что Дейн смотрит на него.

Знакомый Дейна не отвечал на взгляд Билли.

– Чувствуете, как похолодало? – спросил Билли, качая себе головой. Поторопил их через двери с временным замком. – Чтобы остановить испарение. Следим за пожарной безопасностью. Потому что, ну, здесь хватает старого доброго спирта, так что… – он изобразил руками медленный взрыв.