– Я к Владимиру. Проведать.

– Владимир в больнице.

– Хм. Вчера сказал, что болеет, и уже вышел на работу?

– Нет… он сам лежит в больнице.

Улыбка сползла с моего лица. Как это в больнице? Нонсенс. Врачи ж не болеют. Они полубоги и умеют себя вылечивать по мановению волшебной палочки. Ну по крайней мере так кажется.

– В какой?

– В частной клинике Вербского, в отделении пульмонологии.

Но я его уже не слышала, мчалась туда на полном ходу. Помню, как ворвалась в здание со своими апельсинами, но у меня их забрали, а потом вынудили надеть халат, маску, бахилы и только тогда провели в палату к Владимиру.

Он лежал в строгой изоляции за целлофановыми прозрачными шторами с кислородной маской на лице. Увидев меня, улыбнулся от всей души.

– Если бы я знал, что для того, чтобы заманить тебя в гости, надо заболеть – я бы сделал это намного раньше.

– Это не бронхит…, – тихо сказала я.

– Нет… не бронхит. Это СПИД.

Слегка вздрогнула, а он тут же начал махать руками.

– Это не заразно и…

– Я не тупая и не идиотка. Я знаю, каким образом можно заразиться СПИДом.

Положила апельсины на столик и села на стул.

– Как давно ты не оперируешь?

– С тех пор, как узнал. Больше полутора лет назад.

– И все это время молчал?

– Мне надо было набрать тебя и обрадовать?

– Не знаю… просто поделиться. Рассказать.

– Тебе не до меня.

– И как…как это получилось?

– Бурная связь с малазийским барменом. Он уже умер… к тому моменту, как я узнал о себе.

– Тыыыы…

Наверное, это было самое сильное удивление в моей жизни.

– Да. Я – гей. У меня никогда не будет детей. Я болен СПИДом, и я хочу иметь семью. С тобой.

Мы поженились после того, как он вышел из больницы. Это была выгодная во всех отношениях сделка. Как для него, так и для меня… а еще не было больше ни одного человека во Вселенной, кому я бы могла доверять. Только Владимир, готовый меня принимать, любить такой, какая я есть. Любить во мне человека. Не женщину, не девочку, не пациентку, а просто человека. Того, кто прятался под великолепной внешностью Виолетты, под невзрачной внешностью Нины. Любить женщину со шрамами на лице и на теле. Как сестру, как друга, как свою семью.

***

Гроза переползла ко мне и положила голову мне на колени, чувствуя, как мною овладевает отчаяние. Я гладила ее между ушами и вспоминала лицо своего сына. Такое красивое, нежное, родное. Как спал рядышком и сопел своим маленьким носиком. Никогда в жизни я не была так счастлива, как в эту ночь.

Я не выдержала, схватила сотовый и быстро написала смску по-испански:

– Что он ответил?

– Думает.

– Думает?

– Да, думает.

– Удвойте гонорар

– Это расточительство. Подождем пару дней.

– Расточительство – это отмывание денег по всяким платежным системкам и рейдерство, запрещенное законом.

Отшвырнула сотовый и закрыла глаза. Был еще один план. Жесткий, кровожадный, грязный. Но он мог лишить меня возможности забрать сына. Этот план оставался только на тот случай, если у меня больше не останется выбора.

Зашла в фотографии на сотовом и до помешательства долго рассматривала снимки Матео. Казалось, я каждую пору на его коже смогла выучить заново, каждую родинку, складочку, ресничку. Если я не увижу его снова – то сойду с ума.

Никто не звонил. Я уснула на ковре возле сотового под боком у Грозы, только рядом с ней я чувствовала себя в безопасности. Рано утром меня разбудила смска.

«Мне нужно с тобой поговорить, Нина. Я заеду по указанному адресу и заберу тебя минут через двадцать. Возьми с собой все свои документы»

Перечитала раз сто. Не меньше. Напротив адресата круглая аватарка с лицом Альвареса. Улыбается во весь рот, держит в руках футбольный мяч. Сексуальный дьявол, мерзкое, озабоченное животное, которое вызывает у женщин судороги внизу живота, мокрые трусики и до боли напряженные соски. И за это я его тоже ненавижу.