А еще через мгновение он снова очутился в своей камере. Двое тюремщиков ухватили его под локти и волокли к выходу.

– Нет! – умолял он. – Пожалуйста. Еще несколько минут!

– Что, понравилось у нас, да? – хохотнул один из тюремщиков.

Он толкнул Фортунато к двери. Нога поехала на скользком линолеуме, и он плюхнулся на четвереньки. Тюремщик пнул его куда-то под левую почку, но не сильно: сознания он не потерял.

Потом они снова тащили его по бесконечным грязно-зеленым коридорам и втолкнули в обитую темными панелями комнату без окон и с длинным деревянным столом. За ним сидел мужчина лет тридцати в дешевом костюме. Волосы у него были темно-русые, лицо невыразительное. На кармане пиджака блестела золотая бляха полицейского. Рядом с ним сидел другой мужчина, в тенниске и дорогой спортивной куртке. Приторно красивый, с волнистыми белокурыми волосами и ледяными голубыми глазами. Фортунато вспомнил масона, о котором ему рассказывала Эйлин, Романа.

– Сержант Матиас! – отрапортовал второй тюремщик. Тот, что был в дешевом костюме, кивнул. – Вот он.

Матиас откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Фортунато почувствовал, как что-то коснулось его сознания.

– Ну? – спросил Роман.

– Ничего серьезного, – отозвался Матиас. – Телепатия, немного телекинеза, но совсем слабенькие. Сомневаюсь, чтобы ему было под силу хотя бы замок вскрыть.

– И что ты скажешь? Стоит боссу его опасаться?

– Не вижу оснований. Можете подержать его еще немного за убийство того недоноска. Посмотрим, что выйдет.

– Что толку? – заметил Роман. – Он заявит, что это была самозащита. Судья еще и медаль ему даст. До этой малолетней шушеры все равно никому дела нет.

– Отлично, – сказал Матиас. Потом обратился к тюремщикам: – Можете вышвырнуть его отсюда. Он нам больше не нужен.

Прошел еще час, прежде чем он снова очутился на улице, и, разумеется, никто не предложил подвезти его до дома. Но его это устраивало. Как раз Джокертаун ему сейчас и был нужен.

Он уселся на крыльце участка и попытался отыскать сознание Эйлин.

И обнаружил, что упирается в глухую кирпичную стену тупика. Ни мыслей, ни чувств не было. Он пытался пробиться сквозь пелену, затягивавшую ее мысли, когда вдруг почувствовал, что ее мочевой пузырь не выдержал, и ощутил, как теплая моча растекается под ней лужей и быстро остывает.

– Эй, приятель, здесь не спят.

Фортунато вышел на улицу и взмахнул рукой, останавливая такси. Он просунул в щелку металлического ящичка двадцатку и сказал:

– На юг. Быстро.

Фортунато вылез из такси на Кристи, чуть южнее перекрестка с Гранд-стрит. Эйлин не шевелилась. Сознание ее было пусто. Он присел рядом с женщиной на корточки и попытался понять, что с ней сделали, но это было невыносимо, и он побрел по переулку. Наткнулся на мусорный бачок и принялся молотить по нему кулаками, пока не разбил их в кровь. Тогда он вернулся назад и сделал еще одну попытку.

Он открыл рот – хотел что-то сказать. И не смог. В голове у него не осталось ни единого слова, одни окровавленные красные клочья и волна кислоты, застилавшая глаза.

Из автомата он вызвал «скорую», потом вернулся к Эйлин. Рот у нее был приоткрыт, и из уголка губ на блузку стекала тонкая струйка слюны. Смотреть на нее было невыносимо. Он закрыл глаза, потянулся к ней своим разумом и остановил ее сердце.

Храм найти было несложно. Он оказался всего в трех кварталах оттуда. Фортунато просто прошел по энергетическому следу, оставленному людьми, которые бросили Эйлин в переулке.

Он стоял напротив сложенной из кирпича церкви. Ему приходилось постоянно моргать, чтобы перед глазами все не расплывалось. Следы вели в здание, а еще два или три других уходили прочь. Но Бэлзам все еще оставался внутри. Бэлзам, Кларк и еще дюжина других.