Белые Туфли сказали:

– Они все шлюхи… бабы проклятые, все до единой, если разобраться… где бы они ни жили.

Артур грозно произнес:

– Моя жена – женщина, а не баба.

Белые Туфли продолжали, не замечая угрозы в голосе Артура:

– Моя бывшая жена тоже, и все-таки она сбежала, так? С пижоном черномазым.

– Любила, значит, в черноземе покопаться, да? – спросил Артур.

Белые Туфли продолжали:

– Очень может быть, что как раз сейчас твоя жена вылезает из чьей-то постели… я вот говорю, а она…

Но Белые Туфли больше не говорили. Судя по хрипу, их владельца схватили за горло. Я наблюдала, как туфли разных фасонов и расцветок зашаркали по полу взад-вперед, и слушала вполне парламентские восклицания дерущихся мужчин. Потом, решив, что драчуны уже откатились от моей кабинки на приличное расстояние, я распахнула дверь и выскочила из уборной. Пробегая мимо дерущихся, я краем глаза заметила, что Артур, стиснув физиономию Белых Туфель, превратил ее в горгулью с водосточной трубы готического собора.

Внутри гостиницы царило лето, а снаружи стояла холодная зима. Я отправилась назад, на проспект, и вдруг почувствовала смущение, представив себе, как выгляжу. Я всегда одевалась аккуратно, старательно выбирая такие платья, которые не подчеркивали бы фигуры. При моей внешности я просто не могу позволить себе носить броские вещи. Моя дочь Мэри однажды сказала:

– Ты, наверное, единственная женщина на земле, у которой до сих пор не проколоты уши.

Но я всегда жутко боялась, что меня примут за девку. Может быть, я перегнула палку: меня частенько принимали за учительницу – юбка в складку, блузка и жакет одного цвета, туфли на низком каблуке. Я женщина очень хозяйственная, поэтому старая одежда у меня отложена специально для чистки дымохода, что я делаю раз в году. Это тряпье, разумеется, совсем не предназначалось для прогулок по Лондону. На мне был Дереков бумажный свитер с надписью «Общество любителей черепах» и с улыбающейся черепашьей мордой, голубые синтетические брюки-клеш и черные парусиновые туфли. Я была вся в саже. Под ногтями черно от грязи. Если бы мне на улице попалось такое чучело, я бы поскорей перешла на другую сторону. Мне хотелось вывернуть себя наизнанку, наподобие двустороннего джемпера, у меня когда-то был такой. Я страшно замерзла. Ледяной ветер задувал в рукава, забирался за ворот мешковатого свитера, гулял по груди и спине. Я охала при каждом порыве, но негде взять теплую кофту, за дверью покинутого жилища осталось пальто, и нет камина, у которого можно погреться, когда вернешься домой. Дома у меня больше не было.

Надеюсь, вы мне поверите, что в обычной жизни я чрезвычайно опрятна. Моюсь каждый день, хотя мои друзья и родственники считают это чудачеством. Прежде чем ступить за порог, я непременно сначала почищу ногти и удостоверюсь, что капюшон на куртке не сбился набок. Поэтому теперь я инстинктивно старалась скрывать свою чумазость в темноте. Но в темноте было очень холодно, и меня вновь потянуло к призрачному теплу ярко освещенного вокзала Кингз-Кросс.

Те три женщины по-прежнему сидели на полу. Теперь они пели сентиментальную ирландскую песенку, что-то про безнадежно влюбленного молодого мясника, который в день свадьбы взял да и повесился. Я бы с удовольствием присоседилась к ним и спросила, нет ли у них лишнего пальто взаймы, но я понимала, что своим пением они вскоре привлекут внимание властей. Раньше в нашем городе я часто наблюдала, как полицейские гнали уличных музыкантов от дверей магазинов. Однажды прогнали даже скрипача, игравшего не кого-нибудь, а Моцарта, вершину музыкального благоприличия. Поэтому я отошла от них в сторонку и принялась бродить по вокзалу в поисках оброненных монеток.