– А сигары я оставлю. Их же можно хотя бы жевать, не зажигая?

– Можно, – подтвердил Хьюго. – Прошу на посадку.

Пассажиры бросили ещё один взгляд снизу на чудо техники – сам цеппелин был выкрашен в тёмный оливково-коричневый цвет, поверх которого более светлым тоном нанесли эмблему Воздушного Флота Великой Саксонии – и направились в причальную мачту. Подъём на верхнюю швартовую площадку причальной вышки осуществлялся с помощью электрического лифта, ремни которого слегка поскрипывали. Гости погрузились в свои маленькие каюты, где была только узкая кровать, вешалка и крохотный светильник, питающийся от угольного электрогенератора. Экипаж метнулся отцеплять швартовые стропы, капитан Прусс занял свое место у руля судна. Двигатель заработал на полную мощность, матросы подкинули в топку ещё угля, цеппелин взял курс на север. Даже с земли можно было услышать громкий крик Бутча при старте:

– Их-ха!!!

Маршрут миссии был проложен до Королевства Свальбард, до её столицы Лёренског, где была оборудована причальная вышка, и там можно было совершить остановку. После чего планировалось двигаться строго на восток по одной широте до Сицзана с ещё одной остановкой на севере Ганараджи.

Двое суток летел дирижабль до Свальбарда. Капитан Прусс рулил и отдавал короткие команды, корректируя действия матросов, больше для проформы, потому что весь экипаж был опытный, не первый раз в небе и в боях, знал все свои обязанности, как пять пальцев. Один из матросов почти не отходил от плиты в камбузе – маленькой комнатке с электрической плиткой, готовя на девятерых человек. Меню было согласно армейскому пайку без изысков: мясные консервы, каши, чай с сахаром, галеты, которые сменялись сухарями, яйца вкрутую, толстые куски сливочного масла (все армии мира парадоксально и маниакально обожают пичкать солдат этим продуктом), сало и сыр. Для пассажиров капитан дал команду открыть консервы с джемом.

Элеонор Баффет читала «Моего любимого барона» в стотысячный раз, явно намереваясь в буквальном смысле протереть в нём дыру своими изящными пальчиками. Ещё она грустила по Генри, тут же воодушевляясь и надеясь, что их путешествие окажется успешным и брата всё-таки получится спасти.

Бутч первые несколько часов почти безотрывно пялился в иллюминатор в своей каюте, радуясь как ребёнок, ощущая себя птицей в небесах, а потом его тяга к курению, невозможная к удовлетворению в настоящих условиях, стала огромной и превратилась в хищного зверя, отчего настроение испортилось хуже некуда. Бутч начал ворчать что-то нечленораздельное, да так и не затыкался. В конце концов, он достал свою сигару, засунул в рот и принялся её неистово посасывать и пожёвывать, отчего никотин хоть немного попал на слизистую, и ему полегчало, на тысячную долю процента.

Френсис Розуэлл писал в дневник размышления и события, намереваясь однажды издать свои мемуары. В его кругу считалось правилом хорошего тона опубликовать книгу со своими очень умными и важными мыслями, которые, возможно, никто и не прочитает. Главное, чтобы было.

К исходу вторых суток пассажиры довольно измаялись, хотелось уже пройтись по твёрдой поверхности. Всё приедается, и даже чудо полёта через какое-то время становится обыденным. Для Бутча и вовсе каждый час делался всё более жуткой пыткой. Тяжело иметь страсть и не иметь возможности её насытить.

Наступил долгожданный миг. Капитан корабля объявил, что цеппелин «Король Георг» прибывает в Лёренског.

Бутч выпросил у Хьюго спички, выскочил самым первым, нетерпеливо суча ногами. Всё-таки ему пришлось подождать Элеонор с Френсисом, чтобы вместе спуститься по мачте вниз.