А пока в продвижении случился непредвиденный затык из-за кошачьих коварных преступлений, путники сели на свалившееся дерево в тени и принялись ждать. Разморённый после вручения дани Природе кошак вяло умылся и растянулся на траве пузиком к дневному светилу.

Волька недвижимо посидел минут пять, потом вышел на солнце и скинул рубаху, раскинув руки в сторону навстречу горячим лучам. Это было необыкновенно приятно! Он никогда такого не испытывал. В голове его всплыло слово «загорать».

– Неплохо словвён, – тихим голосом оценила Машка оголённый богатырский торс, – ефё бы мозгов в этот сосуд…

– Волька! – окликнул богатыря котэ.

– Аюшки, котька?

– Вот, кстати, про твои «аюшки». Ты разговариваешь вроде по-русски, а в то же время как-то по-старому, будто в прошлом застрял.

Потемнел ликом богатырь, вернулся, сел на землю, прислонившись спиной к стволу, глаза его заблестели, скулы сжались, а во взоре появилась неизбывная печаль. Помолчал он с минуту, глотая предательский комок в горле.

– Воистину застрял в минувшем, добрый котейка. На тридцать лет и три года застрял, покуда волхвы разум не возвертали. Оттого и глаголю я по-древнему.

– Так ты ускоряйся, что ли… А то от нас отстанешь: я вот вообще божественного происхождения, Машка, хоть и курва, тоже больно грамотная, и читать умеет, и про науку знает. Надо, кстати, подвесить её и допросить с пристрастием, откель такие знания у девки-простолюдинки.

Вздохнул витязь тяжко и поведал спутникам свою грустную историю: про то, как малым дитятем в теле взрослого пребывал, про калик перехожих, что на самом деле чудодеями оказались, про силушку богатырскую подаренную, про миссию спасти мир от злодея Марко Склавула.

Послушала Мария непростой сюжет жизненной коллизии богатыря и прониклась, ей даже стало его жалко: осознала она, что Волька не дурак, а просто малоопытный, считай, месяца не прошло, как заново родился.

– Даа, грусть-печаль, Всеволод свет Иванович, – промолвил котэ. – Нелёгкая тебе досталась судьбинушка. Горевать по этому поводу мы, конечно, не будем, потому что благословенны препятствия, ибо ими мы растём, всё развитие зачастую происходит не благодаря, а вопреки. Я некоторые опорные точки твоего раскрытия видел смутно через тонкий план, силушку и удаль твою молодецкую наблюдал воочию, они нам ещё не раз пригодятся. С безмозглостью в течение тридцати трёх лет сочувствую, но всякое бывает в жизни лысых обезьян, особенно если помнить, что жизнь в целом – боль.

Ладно, Волька, не дрейфь: я с тобой, поэтому успех неизбежен, как дембель.

– Что такое «дембель»? – спросил крестьянский сын.

– А, забудь, не забивай голову избытком информации.

Пушок и Всеволод замолчали и выразительно посмотрели на Машу.

– Теперь твоя очередь раскрывать карты: спой, светик, не стыдись! – с нажимом произнёс котька. – Ждём мелкие подробности твоей грязной и тёмной биографии.

– Ой, кто бы говорил! – отмахнулась рыжая. – Тебя ковырнуть поглубвве, там, поди, не скелет в фкафу, а целое кладбище!

– Мне много чего дозволено, потому что, во-первых, я кот, а во-вторых, божество во плоти.

– Мария, – мягко попросил Всеволод с чистой обезоруживающей улыбкой, – будь добра, расскажи о себе.

Растаяло суровое девичье сердце от искренней доброты, и рассказала рыжая плутовка про свой жизненный путь.

– С самого детства я помню себя при Волоцком монастыре, что в Ламском Волоке, в сиропитательнице. Видать, родители меня бросили, а моввет, и с голоду померли – теперь и не узнать. Так и росла сиротой среди мне подобных.

Недолго я там задерввалась, угнетала меня несвобода монастырская, мы с несколькими другими детьми убёгли на вольные хлеба. В тюрьме сейчас макароны по распорядку, а когда ты сам по себе, никто и не накормит. Так и научились и побираться, и воровское ремесло потихоньку освоили. Прибились к файке в Переяславле, там и работали.