– Ну, я тебе как доктор скажу, коли мазилка не соврал… В девках-то, может, и не засиживаются, да и на земле не заживаются. Легочная болезнь у твоей красавицы. С того такая тощенькая да румяная. Первая же простуда ее надолго уложит.

Федька невольно прислушался.

Легочная болезнь… не к ночи будь помянута!..

Он вдруг затосковал. Не может умереть такая красавица! Не должна! Сам бы за нее костьми лег! И это было бы даже справедливо – он, Федька, уже много бед натворил, ему и пострадать полезно, а ей-то за что?..

Архарову, пока Матвей дулся, а Федька душой на тот свет вместо Вареньки Пуховой просился, доложили, что карета подана.

– А ты, Матвей, возьми-ка накладные зубы и поузнавай по докторам, чья работа, – попросил Архаров.

– Я тебе и сам скажу, что нездешняя. Разве в Петербурге такое мастерят. И то вряд ли.

– Поспрошай, поспрошай!

– Да куда я потащусь – такой? – пробовал было отнекаться Матвей.

– Куда? Сперва с нами поедешь, – решил Архаров. – Докопаться надо – точно ли этот грешник сам себе в рот выстрелил, может, злодеяние.

Левушка, кстати, не имел намерения ехать смотреть на самоубийцу. Федька – тот получил приказ вместе с начальством производить дознание. Левушка приказов не получал – он не был подчиненным Архарова. Да и Матвей до сего дня – тоже, а только иногда выполнял просьбы. Но как-то так образовалось, что в карету они вколотились целой компанией – на заднем сидении Архаров с Левушкой, на переднем Матвей с очень смущенным Черепановым, там же примостился Федька – дождь лил, как из ведра, и сажать его к Сеньке на козлы Архаров не пожелал – у Сеньки для таких случаев епанча чуть ли не просмоленная, выдержит всемирный потоп, а Федька – в одном мундирчике.

Поехали в Замоскворечье. Не езда – горе: дождь лил с утра, улицы поплыли, в иных местах колеса вязли чуть не по ступицу. Это было вечное московское недоразумение – и старожилы охотно показывали места, где прошлой осенью соседская свинья в луже утонула.

Номера оказались не так уж далеко, за Воскресенским храмом, поблизости от старого Кадашевского монетного двора, и Матвей пошутил: знал Черепанов, где селиться.

Черепанов повел наверх, в коридор, куда выходили двери, числом более десяти. У одной сидела на корточках девка, что-то шила.

– Поди, Анютка, – сказал Черепанов. – Вели хозяйке на стол накрыть.

Он большим ключом отпер дверь – и Архаров, войдя, даже не сразу увидел тело, оно лежало на постели и было загорожено стулом.

– Извольте, – сказал дрогнувшим голосом Черепанов.

– Это ты его уложил? – спросил Архаров.

– Он сам лег. Готовился, значит. Ваше сиятельство, я его не убивал…

– Знаю, что не убивал. Ну, с Божьей помощью…

Архаров шагнул к постели, отодвинул стул, на котором висел простой черный кафтан, нагнулся… и выпрямился.

– Тучков, – позвал он. – Или я совсем с ума сбрел, или…

Не успел он договорить, любознательный Левушка оказался рядом, посмотрел – и ахнул, и прикрыл рот ладонью, и откачнулся назад.

– Что за притча? – удивился Матвей, отстранил Левушку, глянул – и неожиданно для всех широко перекрестился.

– Господи, да что же это делается? – спросил он. – Я же с ним на той неделе штофчик распил…

– Ты знал, что он в Москве? Знал? И не сказал? – напустился на Матвея Архаров.

– Да в чем дело-то? Я-то тут при чем?

Тут Архаров понял, что Матвей действительно ни при чем, и повернулся к Федьке.

– Федя, это знаешь кто? Это ее императорского величества гвардии Измайловского полка поручик Фомин… Помнишь? Тогда, осенью…

– Записка, – вдруг сказал Левушка. – На столе. Можно, я возьму?..