Поди, давно забыла…
Она и она… и так ясно, кто. Если ее имя по-русски произнести, выйдет глупо – Тарасия. Так сказал священник, батюшка Никон, в старом-престаром храме Антипы-священномученика, куда Архаров забрел в общем-то случайно – исследовал окрестности своего нового жилья. Священник оказался приятным человеком, и именно туда Архарова всякий раз загоняло любопытство по части имен – а при первой встрече, только еще открыв для себя этот храм, он просто хотел знать, что означает необычное имя и насколько соответствует хозяйке, лишь это, ничего более, в подтверждение своей теории о тесной связи имени и судьбы.
Оказалось – «волнующая». По-гречески. Этого только недоставало.
Так что на Ильинку опрашивать Лизеток и Жанеток пойдет Левушка. Кстати – надо бы принять на службу несколько молодых людей, которых не стыдно пускать в приличное общество для разведки. Левушка-то приедет и уедет, а надобность в нем остается…
Левушка прибыл на Лубянку ближе к обеду, несколько смущенный. Принялся объяснять, что вот-де, допоздна к доктору Ремизову наведывался, но тот, видать, был прикован к постели страдалицы-княжны. Архаров только рукой махнул – трата времени, и только. Просьба Волконского выполнена – но нежелание княжны сообщать важные сведения мешает дальнейшему следствию. Как знать – может быть, она удерживала у себя насильно дочь знатного и богатого родителя, а тот сговорился с волосочесом-французом да и выкрал свое дитя? Кто в таком случае прав? И к кому следует применить всю строгость закона?
Объяснять другу задание Архаров начал уже в карете, которая везла их к Ильинке. Растолковал, что Вельяминов с незнакомцем именно пряжки для башмаков обсуждали, и показал списанные Устином приметы незнакомца – ростом на полвершка повыше Вельяминова, но тут нужно считаться с каблуками, круглолиц, с пухлым подбородком, в меру дороден, глаза черные, круглые, брови держит домиком, как если бы постоянно был удивлен. Кафтан модного серовато-зеленого цвета, этакого ускользающего от определения, камзол такой же, и еще треклятый недоросль почему-то запомнил пуговицы – серебряные, на один манер, только на кафтане большие, на камзоле поменьше. Лучше бы приметы дома, куда завезли, вспомнил!
– В лавках дом ни к чему, а пуговицы, со вкусом подобранные, француженки заметят, – возразил Левушка.
Продолжая напутствовать, Архаров в начале Ильинки, где-то у Ветошного переулка вышел вместе с Левушкой из кареты и принялся его провожать, старательно не замечая собственного поведения, как если бы увлекся сыском и о всем прочем забыл.
День был солнечный, какой-то праздничный – а, может, все дело в том, что публика по Ильинке слонялась нарядная, все блестело или поблескивало, голоса звенели, да еще впереди родителей бежали дети, одетые и причесанные на взрослый лад, даже самая малая девчонка, двух лет по третьему, имела настоящее, обрамленное кружевом декольте.
– А помнишь Терезу, Николаша? – вдруг спросил Левушка.
– Привидение, что ли? – не сразу уточнил Архаров, а словно вспоминая.
– Которой ты денег на обзаведение дал. Так вон ее лавка. Не туда глядишь! На той стороне!
– Гляди ты, не прокутила, не растранжирила! – подивился Архаров, как если бы этого не знал. – Русская баба так деньги считать не умеет, как иностранка. Или скряжничает, или тратит наобум, пока не разорится.
– Так для того сюда и едут, чтобы денег поболее заработать, – объяснил Левушка. – Я сюда, бывая в Москве, частенько наезжаю с кузинами, так заметил – старые вывески пропадают, новые появляются. И кузины то же говорят. Только к одному мусью привыкли – глядь, уже новый завелся. Мне потом растолковали – здесь, на Ильинке или в Гостином дворе, модному торговцу за два года состояние составить возможно. Вот он годика два-три тут помается, померзнет, а потом с набитым кошельком домой возвращается. И мадамы тоже. Едут домой с приданым, там их и дворяне замуж берут…