– Стало быть, я на тебя рассчитываю. Ну, пошли.

Тимофей и Федька отправились было вместе с Левушкой – помочь принести из кареты пожитки и рассказать полицейские новости. Клаварош увязался за ними, радостно перебрасываясь с гостем французскими словечками.

– Федя, стой! – вдруг велел Архаров. – Надо твою кабацкую находку все-таки как следует допросить. Коли он сопли уж утер, тащи сюда.

Недоросля Вельяминова, и впрямь несколько угомонившегося, вернули в архаровский кабинет.

Усадили в то же кресло. Хозяин кабинета взял стул с овальной спинкой, сам установил его напротив кресла, сел, Федька встал возле бюро.

– Ну, сударь, рассказывай, как ты в «Ленивке» оказался, – велел Архаров.

– В какой «Ленивке»? – удивился недоросль.

– Кабак так именуется, на улице того же названия.

– Самый старый на Москве, – вставил Никодимка.

– Врешь, «Под пушками» – самый старый, – тут же перебил его Федька.

– Цыц, не то обоих выставлю, – даже не оборачиваясь, прикрикнул Архаров. – Ну так как же тебя, сударь, туда занесло?

Недоросль смотрел на пряжки своих башмаков и молчал.

– Федя?

– Прятался он от кого-то, – скучным голосом доложил Федька. – Думал, наденет посконный кафтан и спрячется.

– Прятался. Похвально. Дворянин прячется в кабаке. Достойное занятие, – столь же скучно произнес Архаров.

– Я желал не посрамить чести… – совсем тихо сказал Вельяминов. – Пистолет купил… и чтобы потом не узнали…

– Мать честная, Богородица лесная! – воскликнул Архаров. – Федька, а ведь вы дурака поймали! Как есть дурак! Вам рядом с ним делать нечего! И что у тебя, сударь, за горе такое, ради которого ты Бога не побоялся, застрелиться решил? Дома у тебя блоха с печки упала?

Он кричал с умыслом – чтобы растормошить недоросля, услышать крик в ответ, а через тот крик добраться до правды. Но Вельяминов только рукой махнул.

– Стыдно ему, – подсказал Федька.

– Сам вижу. Девку обрюхатил? – тут Архаров вспомнил воспитанницу княжны Шестуновой и вмиг загорелся надеждой, что два дельца между собой увязаны. – Обрюхатить сумел, а под венец с тобой не пускают?

– Кабы девка… – прошептал Вельяминов и залился краской.

– Мне из тебя каждое слово клещами тянуть?

– А давайте, ваша милость, я в него вдругорядь кружку мадеры волью! – додумался Федька.

– Я в тебя в самого кружку дегтю волью.

Но Федькино средство, скорее всего, было единственным. Недоросль молчал, как записной вор. Архаров уж пригрозил, что пошлет за Шварцем. Безуспешно.

– Ну, хорошо. Молчишь – и молчи, – рассудил Архаров. – Федя, проводи кавалера. Выведи за ворота, убедись, что убрался.

Вельяминов вскочил.

– Я не могу! – воскликнул пылко. – Мне так нельзя!

Федькина физиономия расцвела – в допросе наметилась явственная подвижка.

– И мне нельзя, – возразил Архаров. – Держать тебя тут взаперти без причины не имею права. Ты закона не преступал, за руку не схвачен – ступай с Богом!

– Вы не можете меня выгнать!

– Отчего ж не могу? Ты в моем доме без моего ведома оказался. И недосуг мне разбираться… Ступай, сделай милость, не то прикажу – под руки выведут.

– Нет, нет, я не могу! – и недоросль длиннейшей разразился французской тирадой, в которой Архаров и Федька уловили неоднократно повторяемое слово «крюэль». То бишь, толковал о чьей-то жестокости.

Архаров понимал по-французски прескверно, а Федька кое-чего нахватался у Клавароша, но не настолько, чтобы допросы проводить. Да и по русски черта с два поймешь, когда так частят.

– Федька, тащи сюда Клавароша! – распорядился Архаров. – Пробил его час – пущай толмачит!

– С особенной охотой! – крикнул Федька и поскакал за французом наверх – туда, где обустраивался Левушка.