Она была права. Наш полк – правильный строй из трёх тысяч оплачиваемых убийц – теперь превратился в беспорядочную толпу из трёх тысяч неоплачиваемых убийц. Вышло всё именно так, как и ожидалось.

– Твою ж налево, – буркнул Сэм и снова пнул Дюка, желая показать нам, что он по этому поводу думает.

Одной Госпоже известно, что сталось с нашим полковником, а мы, все остальные, так и держались вместе нестройным скопищем разрозненных отрядов – главным образом по привычке. В городке и вокруг него встало лагерем около трёх тысяч человек, однако никто ими уже не командовал. Нет, за убийство Дюка никто меня не отправит под военный трибунал. Уж точно не в ближайшее время. На миг глянул я вниз и воздал хвалу нашей Госпоже Вековечных Горестей за свою победу. Нет, она не направила мою руку, уж это-то я знал наверняка. Госпожа наша не помогает – никому и никогда. Она не отвечает на молитвы, не одаривает милостями, вообще ничего не даёт человеку, как бы истово он ни молился. Величайшее благо с её стороны, на которое можно уповать, – то, что она не лишит тебя жизни сегодня. Завтра – да, может быть, но не сегодня. Лучше и быть не может, а остальное уже зависит от тебя самого. Она – солдатская богиня, и ошибок не допускает.

– Так держать, – прошептал мне на ухо сэр Эланд, лжерыцарь. – Поставил их на место, по крайней мере, до поры до времени.

И ушлый же ты хмырь, сэр Эланд! Я и знать не знал, что он здесь, пока не ощутил его горячее дыхание себе в затылок. Обернулся, предусмотрительно состроил ласковую мину. Сэр Эланд был в своё время правой рукой командира, этот человек, называющий себя рыцарем. Насколько я знал, никаким рыцарем там и не пахло. Был он просто грабителем, что выкрал себе боевого коня и худо-бедно сидящую на нем броню, чтобы хоть как-то прикрыть свою ложь. Не больше в нём было благородства, чем у меня в содержимом ночного горшка. Так или иначе, но он опасен, и глаз с него спускать не следует.

– Сэр Эланд, – я принуждённо улыбнулся самозванцу. – Весьма польщён вашей похвалой.

И, не дав ему ничего ответить, отвернулся. Я чуял у себя на спине его взгляд, который просверливал мне и чёрную сутану с клобуком, и кольчугу, и жилетку из вываренной кожи, и льняную рубаху – вплоть до самого сердца. Да уж, сэр Эланд при первой возможности вонзит мне в спину острый нож, уж это я знал наверняка. Моя же задача – не давать ему такой возможности. Такие вот ребята у меня под началом, что поделаешь. По крайней мере, Анна его ненавидит не меньше моего, и то ладно. Я знал, что она меня прикроет – она меня всегда прикрывала.

Я перешел в другой конец трактира, к столу, за которым сидел Билли Байстрюк. Тело Дюка по-прежнему валялось на дощатом полу, под ним растеклась лужа крови, но убирать его никто не торопился. Я уселся за исцарапанный стол напротив Билли, подозвал его кивком. Парнишка поднял глаза, огонь осветил мягкие черты его лица, которого ещё не касалась бритва. Юные влажные губы медленно изогнулись в улыбке.

– Говори, во имя Госпожи нашей, – сказал он.

– Я убил Дюка, – исповедался я ему, не повышая голоса.

– Настал его час переплыть реку, – проговорил Билли. – Ведомо Госпоже, Дюку суждено было быть убитым, и она тебя прощает. Во имя Госпожи нашей.

На этом исповедь и завершилась. Никто не станет скорбеть по Дюку, уж это я знал наверняка.

Билли было всего двенадцать, но он носил уже кольчугу и обращался с мечом, как мужчина. Может, я и священнослужитель, но сейчас, как ни странно, моим исповедником был Билли. И я преклонил главу перед отроком.