– Томас Благ, – сказал Кордин. – Вот уж не думал повстречать тебя снова.

Я пожал плечами:

– Чтобы извести Благочестивых, одной войны недостаточно. Тут для тебя есть парочка раненых.

Врач присел на корточки рядом с Хари. Тот теперь напоминал по цвету дешёвую сальную свечу, глядел измученно и дышал урывками, морщась от боли. Чёрный Билли выглядел получше, а потому с ним можно было погодить.

– Он потерял много крови, – протянул Кордин, как будто это и так было не очевидно. Левая штанина у Хари вся пропиталась красным, и на полу вокруг сапога растеклась уже небольшая лужица. – Кто-нибудь, отнесите его на кухню и найдите чего-нибудь перекусить.

Я посмотрел Хари в лицо и понял, что тот потерял сознание. Двух Йохановых ребят я отрядил, чтобы позаботились о раненом, и они исчезли в кухне вместе с доктором. Сам Йохан всё пил, и я подошёл к нему.

– Там твой человек на кухне, – тихо сказал я. – Там твой человек сейчас будет матушку звать, когда доктор его примется резать. Тебе бы с ним посидеть, что ли.

Йохан взглянул на меня, и я не сводил с него глаз, пока мой братец не пошёл на попятную и не проследовал в кухню за своими ребятами. Бутыль, как я заметил, прихватил при этом с собой. Разные подходы к командованию, как я уже говорил.

На следующее утро Хари был ещё жив, и за это я воздал хвалу Госпоже. Чёрный Билли щеголял рядом аккуратных стежков на руке – через пару недель будет у него ещё один замечательный шрам, чтобы девкам пыль в глаза пускать. Билли был добрый малый, внебрачный сын некоего купца, одной лишь Госпоже известно откуда родом – из какой-то заморской страны, где все люди чёрные как ночь. Когда я подошел его проведать, Билли улыбнулся:

– Ничего, начальник. – В доказательство напряг он свои бугристые мышцы.

– Ты стежки-то не натягивай, разойдутся, – предостерёг я парня, похлопав по плечу. Билли первым из отряда получил ранение не как солдат, а уже как один из Благочестивых, и его выдержка говорила о многом. Это был добрый знак – не хотелось бы, чтобы кто-нибудь чувствовал слишком резкую перемену, по крайней мере пока.

Затем я прошёл на кухню, чтобы лично осмотреть Хари. Тот лежал на длинном столе, крытом соломенным тюфяком, нога была обмотана бинтами. Дышал, но был по-прежнему мертвенно бледен и холоден. Одежда всё ещё была напитана кровью, но уже не так обильно. Возле него всё так же дежурил доктор Кордин, и это

меня удивило. Йохан пьяно дрых, откинувшись на стуле, и это меня, напротив, не удивило нисколько.

– Ногу резать не придётся? – спросил я лекаря.

Кордин сжал свои по-старчески морщинистые губы и плотнее закутался в поношенный балахон.

– Если рана не загноится, то нет, – ответил он. – Загноится – помрёт. А с ампутацией я не справлюсь. Если уж рана загноится, Томас… верно, придётся тебе оказать ему последнюю милость.

Я кивнул. Как-никак, скорая смерть от клинка в сердце лучше, чем медленное умирание от гангрены и безумия. Если до этого дойдёт, то быть по сему. Порой человеку надо помочь спокойно переплыть реку. Тогда, под Абингоном, мы тоже помогали вот так друзьям. Трудно, но иногда ничего лучше уже и не придумать.

– Ладно, – сказал я. – Знаю, ты рассчитываешь на оплату – её ты получишь. Мне вот только бы тётушку найти.

– Энейд? – спросил доктор. – Ищи её в обители.

– Шутишь?

– Нет, Томас, – ответил он. – Твоя тётушка вот уж год как обет приняла.

– Тогда кто же, чёрт возьми, – сказал я мягко, – ведёт моё дело?

– Почём я знаю, оно ведь больше и не твоё. Сам видишь, что здесь случилось. Постоялые дворы по-прежнему работают, и трактиры, и «Золотые цепи», но хозяева теперь у них новые. Бордель сгорел, а торговцы платят теперь пошлины в другом месте.