– Ясно теперь, какая у вас машина времени! – кричала она. – Я в партком пойду!

Минц еле уговорил Ксению подождать с походом в партком до утра.

Всю ночь Ксения прорыдала, собирала вещи, чтобы ехать к сестре в Саратов, а утром поставила ультиматум. Или ее пустят в прошлое на проверку, или она будет убеждена, что Удалов подземным ходом бегает из чулана к своей неизвестной любовнице.

Пришлось взять с Ксении слово о неразглашении и передать ей сорок пять экспериментальных рублей…

Ксения переоделась в платье Ложкиной, которое принес Ложкин, а экспериментаторы остались у двери в чулан и переживали.

Но Ксения вернулась, как и обещала, через час. В путешествие во времени она поверила в тот момент, когда издали увидела в 1948 году свою маму, которая гуляла с ней, с Ксенией, в сквере у церкви Параскевы Пятницы.

Денег она с собой не принесла, потому что забрела в коммерческий магазин, о котором смутно помнила как о райском месте. Раньше ей там не приходилось бывать, потому что ее семья, как и большинство семей в городе, жила на карточки и бедствовала. А к коммерческому магазину она с подружками бегала поглядеть на изобилие на витрине. Так что было бы слишком жестоко корить Ксению за то, что она навела историческую справедливость, купив в коммерческом магазине банку красной икры, три банки крабов и шмат осетрины.

Когда Ксения признавалась в этом экспериментаторам, ее глаза тихо светились удовлетворенным сиянием, будто у львицы, скушавшей толстую зебру.

Объяснять, как случилось, что на следующее утро о покупках Ксении узнала жена Ложкина, нет нужды. И так все ясно. Но вот почему Ксения поведала об икре своей родственнице Антонине, которую не выносила, загадка. А как узнали о продуктах двоюродные сестры Грубина – Шура и Оля, – догадаться можно.

С утра следующего дня профессор Минц попал в осаду. Друзья его покинули. Они уже проиграли свои битвы. Несколько женщин разного возраста сидели в его тесно заставленном книгами и приборами кабинете и осыпали профессора несправедливыми упреками. Минц понимал, что работы придется прекратить и, еще тщательнее засекретив, перенести за город. Но с женщинами надо было что-то делать. А так как Минц был добрым человеком, то придумал он следующее.

Коммерческий магазин образца 1948 года располагался на Пушкинской в старом особняке сосланного в Гусляр польского конфедерата пана Игнация Зомбковского. Теперь в помещении магазина устроили станцию юных авиамоделистов.

Во второй половине дня, когда авиамоделисты разошлись по домам, к дверям особняка подошли экспериментаторы. Они споро прикрепили ко входу металлическую ленту машины времени. Так что теперь прошедший сквозь дверь немедленно оказывался в коммерческом магазине № 1 города Великий Гусляр в июле 1948 года.

Сделано так было потому, что Минц не мог допустить, дабы целый отряд наших современниц носился в поисках дефицита по улицам прошлого. Это неизбежно вызвало бы подозрения и скандал. Теперь же Минц запускал дам в магазин, минуя улицу. И можно было надеяться, что такой рейд не успеет привести к скандалу.

Все было готово. Женщины, числом восемь человек, с сумками в руках, перешептывались, волновались. Минц раздал им по сто рублей и сказал:

– Вести себя прилично, не ронять достоинства советского человека. Взяла, выходи, уступай очередь следующей.

По знаку Минца первой вошла в магазин Антонина. На улице было тихо. Из соседнего дома вышла любопытствующая старушка. Ложкина отрядили отвлечь ее и увести из зоны.

Время шло. По расчетам Минца, покупки должны были занять пять минут. Но и через десять Антонина не появилась. Минц и Грубин не беспокоились, они понимали, что Антонина так просто из магазина не уйдет. Но женщины с каждой минутой переживали все более, опасаясь, что Антонина купит слишком много и остальным не хватит.