Воронцов усмехнулся:
- «Неидеально». Да вам в дипломаты, матушка, идти нужно было. По всем проектам так?
Кира на пальцах изобразила «более-менее». И чтобы сомнений совсем не осталось, дополнила жест кривой физиономией.
- Мдэ, - скривился арт-директор в ответ. – Фотографа кастрировать, чтобы не портил светлое будущее человечество своими генами. Девок моих косоглазых завтра выпороть. А мы тут попробуем пошаманить…
И стал шаманить. А Кира на это смотрела. Восхищенно смотрела. Словно булгаковская ночь, любимая работа превращала Мишеля в другого человека. Или не человека? Демона-пажа, подставлявшего когда-то лицо лунному свету. Без выпендрежа и «рисовки» арт-директор казался моложе и тоньше. Черты лица словно заострились. Прическа давно перестала быть прической и превратилась в воронье гнездо. Зато всё это вместе взятое: подвернутые рукава, острый взгляд, «воронье гнездо», едкие замечания от Внутреннего Критика, тонкие пальцы, щелкающие мышкой – всё это, похоже, и было настоящим Михаилом Воронцовым. Иногда Кире казалось, что арт-директор про нее забывал, настолько тот погружался в процесс. Но нет. В самый неподходящий момент он спрашивал Кириного мнения. Иногда с ним соглашался, чаще спорил или просто бурчал. Возможно, это бурчание и пробудило солидарные звуки в животе Киры.
- Ты голодна? – словно очнувшись, спросил Мишель.
- Ну-у…
- Ясно. Никуда не уходить, сейчас накрошу бутерброды и вернусь, - велел арт-директор приказным тоном. Кира даже не предполагала в гламурном блондине таких доминантных наклонностей.
- А пописать? – осторожно спросила она.
- Пописать можно, - разрешил Воронцов. – Но чтобы к моему приходу сидела на своем месте.
Черт те что, а не работа, думала Новикова, возвращаясь из «дамской комнаты». Но очень любопытное «черт те что».
Неизвестно, где в пустом здании арт-директор накопал сыр, батон и колбасу, но бутерброды он действительно принес. Полукопченая колбаса наполнила ароматом чеснока весь кабинет. А, может, Кире так просто от голода казалось. Хозяин гостеприимно «освежил» в кружках чай и тоже потянулся к еде. Заморив червячка, Новикова почувствовала себя счастливей. Ей вновь пришла в голову цитата из любимого сериала: «Очень часто, когда женщины думают, что злые, они просто голодные». Кто знает, если бы ей удалось нормально пообедать и вспомнить про полдник, может, и фотографии из презентации не казались бы ей такими отвратительными. И расстегнутая рубашка арт-директора не так бы раздражала...
- Мишель, а почему ты не вешаешь здесь свои картины? – спросила Кира. За работой они незаметно перешли на «ты», и это казалось совершенно естественным.
- А с чего ты взяла, что это не мои картины? – с хитрым прищуром поинтересовался Воронцов.
- Я знаю, кто автор. Это Ирина Рогова.
- Ба! Да ты у нас знаток живописи?! – с каким-то преувеличенным восторгом воскликнул арт-директор.
- Вовсе нет, - обиделась Новикова. – Я же в школе работала. А там нас с классом обязывали на всякие выставки местные ходить. Там я с ее работами и познакомилась. У меня, между прочим, тоже дома такая картина висит. Только одна. «Утро весны» называется.
- А еще? – спросил Мишель.
- Всё.
Уже выговорив это простое «всё», Кира сообразила, что, наверное, Мишель намекает на свой портрет. В смысле, на портрет, который он нарисовал. Но Воронцов, если и обиделся, то очень правдоподобно не подал вида. Он задал вопрос:
- Любишь акварель?
- Не знаю. Просто понравилось. Там цвета такие… радостные. Свежие. Вообще, - вдруг для себя осознала Кира, - акварель - это самая честная техника, по сути. Карандаш можно стереть, масло закрасить поверх. И только акварель как получилась, так получилась.