– Так это не сказка, а жизнь. В жизни все не так! Да и храбрецов, мечтающих Кощея одолеть и нас, красных девиц, спасти, днем с огнем не сыщешь, – вздохнула Матрена.

Настасья посидела еще немного у Матрены, подождала, пока она доест оставшийся кусок пирога, а потом ушла. А Матрена потушила лампу и легла на койку, натянув одеяло до самого подбородка. Долго ей не спалось на новом месте: койка была непривычно жесткой, неудобной, то казалось, что из углов по полу ползут, стелются тени, а с крыши слышалось протяжное завывание ветра. Матрена вздрагивала, ворочалась долго, но потом все же заснула.

Посреди ночи тонкая дверь ее комнатушки отворилась, и на пороге застыла высокая фигура хозяина дома.

– Матрена! – вполголоса позвал мужчина.

Матрена не откликнулась, она крепко спала и ничего не слышала. Тогда Яков Афанасьич вошел в комнатушку и, осторожно ступая босыми ногами по скрипучему полу, подошел к спящей девушке. Он долго смотрел на ее спокойное, смуглое лицо, на густые черные брови, на приоткрытые во сне губы, на покатые плечи, на стройные ноги, виднеющиеся из-под одеяла. Он смотрел и любовался, даже не пытаясь скрыть в глазах нарастающую страсть.

– Хороша все-таки молодая сноха. Будто ягодка сладкая поспела, – прошептал он.

Постояв ещё немного, мужчина развернулся и вышел из комнатушки. Лестницы скрипнули под тяжестью его шагов, и вскоре все в доме вновь стихло. Но тишина эта была нехорошая и гнетущая – такая, от которой мороз идёт по коже.

– Пусть я младший, зато я кошу быстрее всех старших. Никто за мною угнаться не может, – горделиво произнес Тихон, а потом торопливо утер кулаком пот, выступивший от волнения над верхней губой.

Матрена посмотрела на него и не сдержалась, прыснула от смеха. Совсем еще мальчишка! Только пыжится, что уже взрослый!

– Чего ты смеешься? Я не только с косой умело обращаюсь, я ещё и в кузницу хожу, учусь ковать. Кузнец Степан, что всех учит, хвалит меня, говорит, хорошо у меня выходит, способный я ученик. Может, потом тоже кузнецом стану, – сказал Тихон, задрав кверху подбородок.

– Работать в кузнице тяжело, Тиша. А сами кузнецы уж больно суровы и строги.

– Я таким не стану, вот увидишь, – смутившись, проговорил парень.

Матрена перестала смеяться и кивнула Тихону, взгляд ее стал внимательным и серьезным. Мальчишка изо всех сил пытался произвести на нее впечатление, но сильно робел в силу своего возраста. Матрену это веселило, ее жгучие, темно-карие глаза буравили его насквозь – так, что голова парня окончательно переставала работать. А если взгляд Тихона случайно опускался ниже лица Матрены и падал на высокую девичью грудь да на тонкую талию, лицо его тут же заливала жгучая алая краска.

Матрена нравилась Тихону, но открыто проявить свою симпатию к жене он стеснялся, да и не умел. Откуда ж взяться этому умению, если еще вчера он играл в деревянные машинки, а сегодня ему объявили о том, что он теперь муж при жене? Поначалу Тихон вообще боялся Матрену, хоть и старался этого не показывать, чтоб отец не засмеял.

Матрене тоже понравился Тихон. При их первой встрече она сильно злилась на тетку Серафиму, Якова Афанасьича и самого Тихона, но теперь у нее было время, чтобы хорошенько рассмотреть и изучить мужа. Он был вовсе не сопливый, как показалось ей на первый взгляд. У мальчишки были светлые, жесткие на ощупь вихры, длинные черные ресницы и зеленые глаза с жёлтым ободком вокруг зрачка. Он был симпатичен, крепко сложен и работящ. А еще он, хоть и любил прихвастнуть, был по-настоящему добр. Сохранилась еще в Тихоне та ребяческая, юношеская нежность, которая с годами выветривается из мужского сердца. Он относился к жене с уважением. Все это располагало Матрену к нему.