– Нож…, да… Все-таки о ноже. Что вы можете рассказать об этом клинке? – Артем взглядом показал на предмет, находящийся в руках Сизи.

– В то время руководителем организации был Бальдур фон Ширах. Рейхсюгендфюрер. Интересная личность, странно, как он так долго удержался на столь высоком посту.

– Почему? – просил Артем. – Приставка «фон» ведь означает принадлежность к знатному немецкому роду?

– Потому что папа и мама у него – американцы! – Сизи улыбнулся. – Сам он родился в Берлине, род и правда знатный – серболужицкий. Отец, имея американские корни, был офицером гвардейского полка Вильгельма Второго, позднее вышел в отставку и стал директором театра, сначала в Веймаре, затем в Вене. А вот мать Шираха, Эмма, – чистая американка из Филадельфии. Сам Бальдур начал изучать немецкий язык лишь в пятилетнем возрасте, поскольку дома родители разговаривали исключительно по-английски. В детстве писал стихи и играл на скрипке, мечтал о карьере музыканта. В возрасте 10 лет родители отправили его в закрытый интернат, в котором принципы воспитания детей основывались на идеях воспитания духовной элиты. Правда, не доучился. Закончил обучение дома, после того как брат покончил жизнь самоубийством. В 1918 году фон Ширах вступил в Германский молодёжный союз, потом закончил веймарскую гимназию и поехал в Мюнхен изучать искусства и германистику. Вступил в народный союз «оруженосцев», которым руководили бывшие офицеры из нелегальной организации «Черный рейхсвер». Бальдур находился среди «оруженосцев», когда те в марте 1925 года охраняли зал, где выступал недавно освободившийся из тюрьмы Гитлер. После собрания Ширах был лично представлен вождю. Ну, дальше с карьерой понятно. Взлет, потом в сороковом понижение до гауляйтера Вены, ну и посадка в 1945-м на 20 лет после Нюрнберга.

– А что такого произошло в 1937-м? – спросил Артем. – Когда кортик учредили этот… Ритуальный…

– Ритуальный? – оживился Сизи и внимательно всмотрелся в клинок. – Хотя… Пожалуй, да… Ну, просто в Рейхе у всех служб были клинки. Меня почему эта тема и увлекла в свое время. Более семидесяти видов холодного оружия, у каждой службы свой парадный кортик. Пойдемте, покажу.

Антиквар поднялся и жестом призвал следовать за ним. Артем послушно встал.

Вышли из кабинета, прошли по коридору офиса-лавки и вошли в круглое помещение, оборудованное под выставочный зал элитных образцов для продажи. Сизи подошел к двум стойкам немецкого холодного оружия, стоящим особняком за ширмой.

– Вот! – с гордостью произнес. – Моя личная коллекция. Кстати, больше чем в музее Золингена.

– Угу, конечно! – Артем не удержался от фамильярного тона, раз уж он – «Арти» и говорит с «Сизи».

– Нет, ну в запасниках Золингена нацистского металла, конечно, поболе будет, но в музее для туристов – смотреть нечего, это точно. Ну, вы же в курсе, конечно, – напускную фамильярность Артема Причалов воспринял за осведомленность.

Сизи взял с самого верха стеллажа черный кортик с подвесом из металлических пластин с изображением черепов с костями и двойной руны «Зиг».

– Это кортик старшего офицера «SS», – антиквар понизил голос. – Хотя это и так понятно.

С характерным «цыкающим» звуком вынул промасленный клинок из ножен.

– Вот тут надпись, видите, «Meine Ehre heißt Treue» – «Моя честь – верность!» Это девиз охранных отрядов «СС». Кстати, Гитлерюгенд планировался как основной поставщик воинов для СС, Гитлер в одной из речей сказал: в Гитлерюгенде мы воспитываем мальчишек и девчонок четыре года, а затем мы отдаем их не в руки старых родителей и школьных воспитателей, но сразу же принимаем в партию или Трудовой фронт, в СА или СС! А если они там пробудут полтора или два года и не станут совершенными национал-социалистами, тогда их призовут в «Трудовую повинность» и будут шлифовать в течение шести-семи месяцев с помощью кое-какого символа – немецкой лопаты. А тем, что останется через шесть или семь месяцев от классового сознания или сословного высокомерия, в последующие два года займётся вермахт. А когда они вернутся через два, или три, или четыре года, мы их тотчас же возьмём в СА, СС. И они больше никогда не будут свободными – всю свою жизнь.