Энне: «Скорее не просто запахи, а картинки)) Дача, трава, жуки, земляника и старый запах квартиры, куда раз во сколько—то привозили на помывку».

Марина: «Землянику в шелковой травушке—муравушке только под Москвой в деревне Смедово видела».

Тоомас: «Спать летом в деревне у бабушки на сеновале. На овчинных тулупах и под пуховым одеялом. И смотреть на бескрайнее акварельное северное небо, через открытые ворота».

Марина: «Вот откуда у тебя любовь к небу. Ты летчик с рождения».

Энне: «Сеновал!! – счастливый! А я так ни разу и не ночевала на сеновале. А хочется! Надо активнее мечтать))))»

Анне: «…Наши морские ворота, тропинка к морю, и заросли цветущего шиповника, и дюна, все ходили туда на свидания… Спасибо Хельге! Напомнила».

Андрес: «Увидеть это все! Ну хотя бы еще раз».

Сергей: «Скошенная трава, цветущий жасмин, липовый цвет, ну и шиповник».

Энне: «Солнечно—желтый мед)))»

Марина: «Спали в палатке, бродили по болотам, собирали землянику и чернику, заблудились, ревели. Чего только не было! Детство!»

Анне: «Наше дерево!»

Мы быстренько договорились о встрече, причем не откладывая, прямо на следующий день.

…Я проехал хутор, в сторонке оставил машину и по тропинке направился к одинокому дереву. Загадывание желаний, записки, и, конечно, свидания – это все было под ним. А еще я там впервые поцеловал Хельге.

Дерево издалека я не узнал: так постареть, осунуться. Зато заросли шиповника ничуть не изменились: зеленели как прежде, хотя поредели слегка.

А почему нет никого?

…Иду к дереву… Иду—иду—иду. Подхожу. И правда, рядом никого. Остается метров пять, – и вот! Из—за дерева, как веселые гномики из мультика, – с криками, воплями, выскакивают мои одноклассники. Мы обнялись.

– А где Хельге?

– Так еще не приехала.

– Нет, она не приедет, – все развернулись к парню.

– Она умерла.

– Что? А Вы кто?

– Я ее муж.

– Как? Она вчера нас позвала. А Вы кто?

– Я – муж.

– О! А я подумала, это твой сын, – Энне повернулась к Анне. Видно было, до нее еще не дошло.

– Нет, погодите, погодите, – вмешался я. – Это дурная шутка. Вчера она написала: «Александр! Помнишь, Kloogaranna…». Вы все видели.

Сцена как в театре – никто ничего не понял: застывшие в недоумении люди, раскрытые рты.

Первым нашелся тот молодой человек:

– Сегодня у нее день рождения. Она хотела встретиться именно в этот день. …Она тяжело болела, и попросила: если с ней что—то случится – поставить этот пост.

– И еще…, – он повернулся ко мне. — Она сказала, что если Вы подойдете к калитке – то все поймете. Она мне рассказывала о Вас.

Мы стояли как столбы, сами не свои, – в ногах потяжелело. А тут с моря ветерок, листья зашелестели. Дерево будто с нами заговорило.

Тогда этот человек вдруг добавил:

– И еще. Она уже звала вас сюда, но тогда никто не ответил.

– Как? Почему? Это неправда! – у Марины началась истерика.

– Она полгода боролась со своей болезнью, просила никому не говорить.

…Я быстро шёл по тропинке, – вон калитка, и там стоит Хельге, та, какую я видел в последний раз, худенькая, в белом платьице, с непослушной прядью волос на лбу – подошел, – слова, нацарапанные детским почерком, – дождались, провел ладонью по старому посеревшему горбылю, – спустился к дюнам. Ветер поднялся, одежда на мне волнами, как тогда. Хельге идет позади, на пять шагов, рукой придерживает подол платья – я ее просто не отпущу.

…Дошел. Хельге уже там, – на нашем месте. Жидкие русые пряди волос – сначала они меня раздражали, а сейчас смешно прыгали, и тем смешнее выглядело ее желание сделать взрослое выражение лица. Быстро она поправила прическу, оглянулась, увидел ли я такую оплошность.