Прежде чем открыть своим ключом дверь, постояла, отдышалась немного. Попросила мысленно – господи, дай мне сил… Дай сил не расплакаться, не усугубить дочкино состояние. Как сказал недавно врач скорой помощи – опасно пограничное…

Встретить ее вышла Ниночка, проговорила совсем взрослым для восьмилетнего ребенка голосом:

– Хорошо, что ты пришла, бабушка. Я тебе звонила, ты не ответила. Хотела, чтобы ты быстрее пришла…

– Прости, я не слышала. Телефон в сумке был. А что такое, Ниночка?

– Да маме совсем плохо… Я ей воды принесла, а она даже стакан взять не может, руки сильно дрожат. И с утра ничего не ела. И молчит… Я разговариваю с ней, а она не отвечает. Я боюсь, бабушка…

– Чего ты боишься? Не бойся. Пусть мама молчит. Хоть не плачет и не кричит, и то ладно. А таблетки она пила, не знаешь?

– Нет… Только одну воду пила. Лежит, отвернулась к стене и молчит. Может, еще пусть врачи приедут, а?

– Да уж надоели мы врачам-то… Уж сколько раз вызывали… Нет, не надо, я думаю. Боюсь, только хуже сделаем. Еще маму в психушку заберут, не дай бог…

– А что это – психушка, ба?

– Ну, это больница такая… Особенная… Кому очень плохо или у кого горе какое, того туда увозят…

– Так ведь маме как раз плохо! У нее горе! Папа нас бросил!

– Ну, я не такое горе имела в виду… И это не горе вовсе… Это у мамы пройдет, Ниночка. Само пройдет…

– И тогда папа вернется, да?

Елена Михайловна только вздохнула, отводя глаза. И поймала себя на мысли, что разговаривает сейчас с Ниночкой как со взрослым человеком. А так ведь нельзя, нельзя… Она ж маленькая еще, не понимает ничего. Но на вопросы все равно отвечать надо, никуда не денешься. Знать бы еще, как на них отвечать… Ну как, как объяснишь ребенку, что происходит? И Нинель тоже хороша – позволила себе расклеиться. Лучше бы Ниночку пожалела!

– Так он вернется или нет, ба? – тихо и требовательно повторила Ниночка.

Опять вздохнула. Вместо ответа произнесла строго:

– А ты сама-то ела сегодня что-нибудь? Или голодом сидишь?

– Ела. Бутерброд с колбасой.

– И все? А обедать? Я же вчера борщ сварила! И котлеты в холодильнике, в кастрюльке… И картофельное пюре…

– Я не хочу. Мама ничего не ест, и я тоже не буду. Пусть меня вместе с ней в ту больницу отвозят! В психушку!

– Ох, Ниночка, Ниночка… Ну что ты такое говоришь, сама не понимаешь! Ну нельзя же так, Ниночка! Давай я тебя в деревню к тете Тамаре отвезу… Уж сколько раз предлагала… Там хорошо, там лес и речка, там грибы с ягодами… А? Давай?

– Да отстань ты от меня, ба… Не поеду я к твоей тете Тамаре. Мама тут болеет, а я уеду, что ли? Скажешь тоже!

– Так я же как лучше хочу, Ниночка… Чтоб тебе не глядеть на все это… А потом, знаешь… Ведь маме так даже лучше будет! Она быстрее поправится и тоже к тебе приедет! И вместе будете в речке купаться, в лес ходить…

– Вот когда поправится, тогда и поедем, – сухо произнесла Ниночка, глядя исподлобья. – И не приставай ко мне больше, ба.

– Ладно. Не буду. Я уж знаю, какая ты упрямая.

– Тем более папа все равно скоро вернется к нам. Я знаю, что он вернется. Я ему сегодня звонила.

– Да? И что он сказал?

– Да то же самое, что и раньше. Что они с мамой больше не будут жить вместе. И что будто бы для меня это ничего не значит, все равно он меня любит… Ерунда какая-то, правда? Я так ему и сказала – не говори ерунды! Как это можно – не жить вместе и все равно любить? Так же не бывает, бабушка! Ведь правда? Он сам поймет, что ерунду говорит, и вернется! А иначе… Иначе он мне и не папа вовсе!

– Да как же, Ниночка… Зачем ты так говоришь? Он все равно твой папа! Так навсегда твоим папой и останется.