Макар усмехнулся:

– Боюсь, на такую ораву у меня деньжищ не хватит.

– Это ты брось! С головы до ног в золоте ходишь, а медяков на выпивку не имеешь? Ты вот что сделай, Хрящ, заложи свои безделушки Елизавете Михайловне, а она тебе за них хорошие деньги отвалит.

– И сколько же ты мне дашь за них, Елизавета? – по-деловому поинтересовался Макар Хрящ.

В глазах мадам Трегубовой вспыхнул алчный огонек.

Макар вытащил портсигар, повертел его в руках. Крохотные бриллианты засверкали многими огнями. Жиган достал папироску, постучал ею о стол и, смяв, сунул в уголок рта.

– Десять тысяч золотом!

– О! Хорошие деньги, – кивнул Кирьян, – не думал, что ты такая щедрая.

Макар Хрящ упрятал портсигар глубоко в карман и, усмехнувшись, произнес, скривив губы:

– Маловато будет! Здесь одних только камешков на пятьдесят тысяч золотом наберется. Вот если есть такие деньги, без базара отдам.

– А может, поторгуемся?

– Мадам, при всей моей симпатии к вам хочу заметить, что мы не на толкучке. Я вам не фунт дыма предлагаю.

– Ладно, жиганы, – поднялся из-за стола Кирьян – Все решили. Завтра ждем. А ты, Лиза, посмотри, есть ли кто за дверьми.

– Как же это вы так сразу, – почти обиделась мадам Трегубова, – и не посидели-то толком.

– На киче сидеть будем, – весело отозвался Кирьян. – А сейчас дела у меня кое-какие есть.

Лиза, шаркнув задвижкой, открыла дверь. С улицы в тепло комнаты дохнула прохлада, и лампадка, тускло горевшая в углу, плеснула красным сиянием, осветив потемневшее от времени чело божницы.

– Нет там никого, все тихо. На углу стоят трое, но это твои… тебя дожидаются.

Кирьян кивнул и вышел.

– Куда это он? – постарался Макар спрятать неудовольствие. – Только о деле начали говорить.

Степан неожиданно улыбнулся, показав крепкие ровные зубы:

– Не удивляйся. Барышня у него завелась, не отказывать же себе в удовольствии. Я тоже пойду, – обронил, поднимаясь, Степан. – А ты молодец, питерский, ловко ты Макея выставил. Он ведь у нас мастер на карточные фокусы. А ты его, как гнилой орех, раскусил. Аж треск по комнате пошел, – восторженно произнес он и, хохотнув, вышел из дома.

Не то от выпитого самогона, не то действительно в Елизавете Михайловне произошли какие-то существенные изменения, но Макар почувствовал необыкновенное влечение к ней.

– Ты это… На улице побудь пока, – негромко посоветовал Хрящ Коту, – у меня к мадам разговор имеется.

Васька Кот лишь усмехнулся уголком рта и, не сказав ни слова, вышел. Жиган уверенно подошел к Елизавете Михайловне и, ухватив ее за плечи, проговорил:

– А правда, что мамки в борделях – самые жаркие женщины на свете?

– А ты проверь, – негромко, но с некоторым вызовом отвечала Трегубова, прижавшись в ответ к морячку.

Руки Макара сползли ниже. Ладони обхватили узкую гибкую спину, а пальцы, отыскав застежки, стали уверенно расстегивать пуговицы на платье. Жиган почувствовал, как Елизавета Михайловна слегка обмякла в его руках и издала негромкий тягучий стон.

– А ты охальник!

– А мы, моряки, все такие, – улыбнулся Макар, ощущая, что женщина слабеет.

– Ты бы свет потушил, не ровен час, еще кто-нибудь в окно посмотрит, – взмолилась Елизавета.

Макар Хрящ слегка отстранился и повернул выключатель. Комната погрузилась в полумрак, только в самом углу продолжала тлеть лампадка, а Богородица с каким-то затаенным укором наблюдала за действиями жигана.

Макар посмотрел в окно. На улице мелькнула длинная сгорбленная тень. Неприятно, однако. Еще минуту он всматривался в темноту, пытаясь разгадать видение. Никого. Только у противоположного дома, прислонившись плечом к стене, стоял одинокий бродяга. Потоптавшись малость, он закинул на плечо тощую котомку и побрел в глубину Хитровки.