Константин слегка отстранился, оценивая новый предложенный ею ракурс, а потом, осторожно приладившись, вошел в разнеженную Елизавету.

Она ждала его.

На углу у Петропавловского переулка Макар Хрящ остановился. Вытащил из жилета золотые часы и, щелкнув крышкой, посмотрел на стрелки. Без пяти минут девять. Время не позднее, но уже стемнело, как и положено ранней весной.

– Сказал им, что дело денежное?

– Все путем, Макар, сказал так, как надо. Ты же человек серьезный, разве стал бы на какие-нибудь мелкие пятаки размениваться!

– Верно! – охотно согласился Хрящ, закуривая.

За следующим поворотом – Хитровка. Нерадивое дитя столицы. Как-то она встретит его?

– О тебе они слышали. Не терпится поближе познакомиться с тобой.

Макар довольно хмыкнул:

– Кто же о Хряще не слыхал. Что у них за дом?

Васька Кот достал серебряный портсигар и ловким движением выудил папироску.

– Обыкновенный, – чуть пожал он плечом, – двухэтажный. Стоит среди проходных дворов. Народец вокруг крутится – в основном жиганы. Там же картишками забавляются, туда же и барахлишко свозят. А вот как им мадам Трегубова распоряжается – неизвестно. Из нее это и клещами не вытянешь.

Хрящ затянулся и выдохнул вместе с дымом:

– А чего тут предполагать? На рынке сбывает. Хитровка да Сухаревка. Бабенка она тертая, не первый год в деле, так что связи налажены. Уркачи с жиганами ей доверяют, к ее мнению прислушиваются. Тертая баба! Каждого насквозь видит. Ну да ладно, пойдем, – отшвырнул в сторону недокуренную папиросу Хрящ, – чего прохлаждаться, – и хлопнул ладонью по карману пальто, в котором наган.

– А вот и дом мадам Трегубовой! – воскликнул Васька Кот, когда, поплутав по хитрым закоулкам, они вышли к двухэтажному дому. С торца здания горела красная лампа, здесь же топталась группа хитрованцев в изрядном подпитии и громко делилась впечатлениями прожитого дня. В этой половине дома содержались барышни, а Елизавета Михайловна выполняла при них роль заботливой мамки.

Мимо ее рта не проплывала ни одна копейка.

У высокого крыльца отирается все тот же шкет – не то посыльный, не то соглядатай. Шкет коротко свистнул, и тотчас из темноты материализовались две фигуры. Во мраке они выглядели необыкновенно высокими, и казалось, что макушками подпирают крышу дома.

– Куда вы, бродяги? – спросил один из них, сверкнув упыриной улыбкой.

– К Елизавете Михайловне, – твердо ответил Макар.

– Хрящ, что ли? – спросил другой, и в голосе бродяги послышались уважительные нотки.

– Он самый, – жестко произнес Макар.

– Ждет тебя мадам Трегубова, – протянул бродяга и, посмотрев на Ваську Кота, добавил: – Что-то ты зачастил в наши края.

– Нужда имеется, братец, – просто отозвался Кот, узнавая в вурдалаке недавнего попрошайку. – Вижу, что я в тебе ошибался, Грош. При случае ты и придушить можешь.

– Это как дьявол надоумит, – честно сознался бродяга.

– Хорош лясы точить, почапали, – грубовато осадил бродягу Макар. – Нас дело дожидается.

– Строгий твой дружок, – уважительно произнес им в спину Грош. – Настоящего жигана с одного взгляда видно.

Неожиданно дверь отворилась, и на пороге предстала Елизавета Михайловна. Сурово посмотрев на гостей, она строго спросила:

– Уж не ко мне ли?

– К тебе, Лизавета Михална, – вышел из-за спины Хряща Васька Кот.

Мадам Трегубова лишь мазнула по нему взглядом и обратилась к Макару:

– Как звать?

Хрящ усмехнулся, но отвечал достойно:

– Хрящ я. Сурова ты, барышня. Я к тебе по делу явился, а ты мне допросы устраиваешь, словно на Лубянке.

– А что, приходилось на Лубянке бывать? – неожиданно спросила женщина.