Сам же Фемистокл более участия в сражениях не принимал, сосредоточив отныне свой авторитет, опыт и силы на восстановлении Афин и укрепление их стен. Особое же внимание, верный своей морской идее, Фемистокл уделял порту Пирею. Поэт Аристофан однажды сказал, что Фемистокл привязал Афины к Пирею, а море к городу. Именно Фемистоклу принадлежит идея создания мощных оборонительных стен от Афин к Пирею, дававших возможность даже при осаде не быть отрезанными от моря. Собрание же и поручило Фемистоклу воплотить свою идею в жизнь, что он блестяще исполнил, создав небывалые в то время по длине крепостные стены. Именно благодаря Саламину Афинам удалось установить господство над Геллеспонтом. Именно благодаря настойчивости Фемистокла караваны греческих судов ворвались в Понт Эвксинский. Началось энергичное заселение старых и создание новых приморских колоний. Афины постепенно становились первой морской и торговой державой мира, не знающей ни достойных соперников, ни достойных врагов на всех морях.

Обеспечив своему городу военное могущество на море, бывший наварх, несмотря на продолжение войны, упорно и последовательно закладывал фундамент его будущего всемирного морского торгового господства.

Именно об этом периоде времени скажет позднее не менее выдающийся политический и морской деятель Афин Перикл: «Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными. Мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла».

Как всегда, Фемистокл при достижении поставленных целей в средствах не стеснялся, действуя по принципу «цель оправдывает средства». На высшие должности в Афинах он смело выдвигает своих воспитанников – бывших триерных клевестов и рулевых, триерархов и простых матросов. Власть, влияние и богатства Фемистокла повышаются и растут день ото дня.

Для достижения афинской гегемонии на море Фемистокл, казалось, был готов пойти на все. Плутарх пишет на сей счет: «…Он питал еще более широкие замыслы в отношении морского могущества Афин. После отступления Ксеркса флот эллинов, войдя в Пагасийскую гавань, зимовал там. И вот, Фемистокл, выступив перед афинянами в народном собрании, заявил, что им задумано некое дело, для них полезное и спасительное, но не подлежащее широкой огласке. Тогда афиняне приказали ему сообщить о деле лишь одному Аристиду и исполнить свой план, если последний выразит одобрение, после чего Фемистокл объявил Аристиду, что он имеет в виду сжечь верфь эллинов. Аристид, в свою очередь, выступив перед народом, заявил, что план Фемистокла столь же полезен для государства, сколь и беззаконен. Услышав это, афиняне велели Фемистоклу дело это оставить».

Не безынтересно, что многим позднее, когда к власти в Афинах пришли тираны, то построенную ораторскую кафедру на Пниксе они в отместку памяти о Фемистокле велели поставить так, чтобы та была повернута в сторону суши, ибо считали, что владычество над морем породило в Афинах демократию.

Так в понимании вершителей судеб Эллады слились воедино морское могущество, демократия и Фемистокл.

Однако с устранением угрозы персидского нашествия стало постепенно меняться и отношение к Фемистоклу. Его независимость, авторитет и популярность, помноженные на осознание своей значимости и интеллектуального превосходства над подавляющим большинством афинской аристократии и зависть последних, просто не могли не создать ему множество противников.

И снова обратимся к Плутарху: «…Так как клеветам уже начали из зависти охотно внимать и граждане, а Фемистокл часто напоминал в народном собрании о своих прежних заслугах, то он поневоле стал всем в тягость. “Что же, разве устаете вы получать по нескольку раз благодеяния от одних и тех же людей?” – спрашивал он недовольных. Удручающе подействовала на народ и постройка храма Артемиды, которую Фемистокл назвал Аристобулой как бы в знак того, что наилучшие советы давал городу и всем эллинцам не кто иной, как он. Построена была эта святыня возле его дома в Мелите… Остракизму же подвергли Фемистокла несомненно с той целью, чтобы сокрушить его чрезмерно поднявшийся авторитет, как это обычно делалось со всеми, чье влияние считали тягостным и нарушающим демократическое равенство. Ибо изгнание остракизмом не было наказанием, а служило лишь успокоительным и облегчающим средством для зависти, которая находит радость в унижении выдающихся людей и выход своему озлоблению в таком их поругании».